– И вошел?

– Нет.

Подобрался настолько близко, что услышал запах жареного мяса и вдохнул непривычно прохладный, напоенный водой воздух.

– Если бы я вошел, то вряд ли вышел бы.

Что удержало на краю? Манил ведь призрачный город голосами фонтанов, обещанием иной, легкой жизни, сокровищами, о которых легенды ходили. Наверное, эта легкость и отпугнула.

– Тогда я рада, что ты устоял. – Аану зевает.

И Янгар дотягивается-таки до ее губ. Шершавые и в то же время мягкие. Вот только собственные пальцы не способны ощутить этого прикосновения.

Ерхо Ину ломал их с большим удовольствием.

– Расскажи еще…

Историй много.

О городе, что вытянулся вдоль берегов Великой реки. И домах, которые встают над водой. Весной вода подымается до самого порога, затапливая белые лапы опор, а летом отступает, оставляя на них гроздья тины. На жаре та начинает гнить, и в Белых кварталах на две недели воцаряется невыносимая вонь.

О жителях, что расписывают лицо охрой и поклоняются звероголовым богам. И о богах, чьи статуи из желтого песчаника стерегут великий город. Сама пустыня, подбираясь к стопам стражей, отступает с поклоном.

О жрецах, закрывающих лица белой тканью, и танцовщицах, которые курят опиум, ибо он освобождает разум и душу, делая танец чистым.

О тысяче и одной жене богоравного Айро-паши, о белом его дворце, куда каждый год свозят юных красавиц со всех уголков мира. И новые жены исчезают за коваными дверями, чтобы больше никогда не показать миру свое лицо.

О самом паше, который не стар и не молод, но в самой силе. И рука его крепка, под ней ходят лютые сотни, прозванные в народе шакальими.

О том, как звенит пустыня под копытами их лошадей. Тонконоги и длинногривы, несутся они наперегонки с ветром. И летят перед лошадьми кайру-гончие, гладкошкурые, свирепые. Единожды взявши след, уже не собьются с него.

Аану слушает, жадно ловит каждое слово, и Янгару хочется говорить. Он и говорит – до хрипоты, до сорванного голоса, переходя на шепот. Но наступает утро, и Аану, завернувшись в медвежью шкуру, засыпает. Ее сон легок, и страшно его потревожить.

Янгар любуется ею. Бледное лицо и рыжие, солнечные пряди. Шрам, который он хотел бы стереть. Перекрещенные руки. И белая шея с узором тонких, словно нарисованных вен.

Шелковый шнурок и шестигранная монета, что прикипела к коже.

Шкура… Шкуру тянет схватить и швырнуть в огонь, пусть бы себе забрал, освобождая Аану. Но нет на это сил. Да и не спасет огонь, лишь боги обидятся.

И Янгар сочинял новую историю, для себя и для той, ради которой стоило жить. И в эти недолгие минуты он чувствовал себя счастливым… почти.

Жаль, что нельзя было продлить их.

Время шло.

И однажды наступил день, когда Янгхаар Каапо сумел встать с постели.

А потом и другой – когда он дотянулся до черной петли змеиного тела. И Великий Полоз, отзываясь на родную кровь, отдал Печать.

Горячим углем упала она на ладонь. Опалила. И искалеченные пальцы сжались, удерживая шелковый камень. Печать же раскалилась докрасна. Как долго Янгар ее держал? Долго.

Он стоял, не смея шелохнуться, справляясь с чужой силой. Горячая. Хмельная. Сильная, ярая – не удержать, она огнем выжигала раны и сама же вытягивала боль. Расплавленное золото бежало по жилам. И звенело далекое, скрытое в земле серебро. Вторили ему железные руды. И голова кружилась от призрачного всесилия.

Кажется, Янгар упал.

И кажется, сумел подняться. Или его подняли? Его тело больше не принадлежало ему. Оно переплавлялось в невидимых горнах, и кузнечным молотом бил по вискам пульс.

Скрипнула дверь. Кто-то пришел и задал вопрос. Протянув руку, попытался коснуться, но отпрянул, опаленный незримым жаром Полозовой крови.

Позвали по имени.

И пытались дозваться, но Печать держала. А когда отпустила, то оказалось, что за окном разгорается очередной закат и огромный шар солнца уже увяз в сети ветвей.

К Янгару вернулась способность думать, собственное тело он вновь чувствовал прежним, полным, если не переполненным, силой. А Печать лежала в руке, остывая.

– Вот так лучше! – Янгар подбросил ее на ладони и рассмеялся. Смех получился хриплым, сухим. И голос ломким. – Намного лучше!

Он уйдет завтра и уведет за собой стаю охотников.

Он убьет Ерхо Ину и двух его сыновей. И дочь, которой нравится вкус чужой боли. В ее глазах слишком много тумана, чтобы можно было им верить. И кёниг, опутанный золотым голосом Пиркко-птички, тоже умрет от руки Янгхаара Каапо.