— Заплачено за фисташки в двух местах.

— А документы какие?

— Счет есть, а на две тысячи — расписка простая.

— Чья рука писала?

— Закупщика, дяди Тимохи.

Тогда в одну глотку, всем залом:

— Заку-упщика-а!..

Испуганно метнулся закупщик, торопливо вспрыгнул на сцену, к столу ревизионной комиссии. Руки широко развел, будто весь зал галдящий обнять хотел.

— Граждане, какого лешего вы меня путать хотите? Действительно, прикупили мы, как там по документам, две тысячи. А почему? Потому — приказчик про это лучше знает… Он принимал, его дело. А зачем прикупали, где мне знать? Может, недочет какой в деньгах был, может, концы с концами свести.

Приказчик Гриша, видимо, совсем не ожидал этого от закупщика и бросился к нему как ошпаренный.

— А ты… чего?

— Ничего я.

— Говорил-то чего, забыл?

— Не я, а ты велел написать фальшивую расписку на две тысячи.

— Ду-рак ты после этого!

К собранию закупщик обернулся, вздохнул сокрушенно:

— Пущай вон граждане рассудят, кто дурак, а кто больно умен.

А по залу неслось уже торжествующе:

— Ага-а-а!..

Приказчик задорным кочетом налетал на закупщика, кричал пронзительно:

— Он, он, граждане, это проделал сам! Моя душа знать ничего не знает! Раз счета есть, расписка есть, мое дело — принять.

Закупщик желваками поиграл, губы высохшие лизнул:

— Будет хвастать-то, будет обезьянничать… Чай, стыдно?..

— Сам ты обезьяна хорошая!

— Обезьяна? — усмехнулся закупщик — Ну, ладно. — И, прищурив глаза, полушепотом ему на ухо, но чтобы слышали все:

— А забыл… привесочки?

— Какие привесочки? — дернулся от него приказчик и побелел.

— Рожь-то где?

— Какая рожь?

— Сколько привесу за осень было на походы?

Приказчик хотел что-то сказать, но вдруг часто-часто заморгал и отвернулся к декорации.

— Ну что, Гриша, видно, песок в глаза попал?

А зал подзадоривал:

— Говори, говори, дядя Тимоха.

Тогда закупщик приостановился и повысил голос:

— Пятьдесят четыре пудика собра-ал! Это — с августа, а раньше сколько было?.. Где она, Гриша, приказчик наш кооперативный? Молчишь? Забыл, видно?

Но приказчик уже пришел в себя. Тряхнул головой и, блестя глазами, стал против закупщика.

— Нет, не забыл, дядя Тимоха, а вот ты, мотри-ка, и впрямь свое забыл.

— Что? — в свою очередь насторожился закупщик.

— А то, что людей хочешь вымазать, а сам чистеньким выйти. Да не удастся тебе, помажем чуть и твою шапку. Скажи-ка, где комиссионны?

— Какие комиссионны? — дрогнул голосом закупщик.

А приказчик — голову выше, мимо него в зал, в собрание, не словами, а плетью:

— С загконторы райсоюза.

— Вре-ошь!

Теперь уже приказчику вопил зал:

— Говори-и, Гри-и-иша-а!

— Он думает, про него не знают. Как же, прокрадешься! Пущай я пятьдесят целковых должен. Должен, а не прикарманил, корову не купил, а вот ты-то подсчитай свои, сколько их.

— Ври больше… Так тебе и поверили.

— Поверят. Тебе верили, а мне нет?

— Говори-и!.. — топали ногами.

— А сколько пропито?

— Кем? — отступал закупщик от наседающего Гришки.

— Сам скажи, с кем пил.

— Ни с кем я не пил.

— Так-таки не пил, и не врешь?

— Ну да, не пил. Если ты знаешь, скажи — с кем.

— Хоша бы со мной?!

Этого закупщик никак не ожидал.

Только и нашелся крикнуть:

— Э-эх, ты-ы!..

А народ изнемогал от восторга. Ефрем, председатель, орал громче всех:

— Тише-е, ор-рлы! Сейчас начистую выяснится, кто кого? Выкладывай, Гриша, как у попа на исповеди.

Гришка сбросил полушубок с плеч на пол и решительно поплевал на руки:

— Граждане, мне скрывать нечего. Вы нас избираете, вы нас избиваете. Ревизионная комиссия чего, разве она найдет? А у меня сейчас как на духу. Фисташки — чепуха, сами знаете, обсчитали нас, растяп, на две тысячи. Без счета принимали, ну, мы и прикупили, чтобы оплошность прикрыть. Но фисташки — задира, фисташки — кончик. Тяните за него, вытянете сотенку-другую рублей. А где эти сотенки? Кои пропиты, а кои в Тимохиной буренке ревут. Хороша коровка-то, удойная попалась. А пропито много, только покопайте. А не так, спросите дядю Данилу, вестового. У него пили, он и самогон таскал да разные жарехи с яичницей заказывал. Он один больше нашего знает.