Сами мореманы в основной своей массе не показались нам похожими на финикийцев, да и говорили между собой на более-менее понятном нашему испанцу языке. То есть они явно были местными испанскими иберами — ну, за исключением разве только нескольких человек — и практически ничем не отличались ни от тех лузитанских разбойников, с которыми разделались не без нашего участия, ни от тех троих отморозков, которых мы порешили в первый день нашего попадания. Какие-то мелкие племенные различия, безусловно, должны были существовать, но мы-то ведь в них ни ухом, ни рылом. И кстати, как бы нам не пострадать от этого. Кем, а главное — чьими были те трое, нам ведь никто не доложил. Хорошо, если тоже залётные «гастролёры» или урки вне закона вроде беглых рабов, но кто даст гарантию? Что, если эти уроды окажутся вполне добропорядочными местными молодчиками, никому из местных ничего худого не сделавшими, а развлекавшимися лишь с бесправными и беззащитными чужаками? В этом случае плохи наши дела, если правда выплывет наружу, и Васкес, выслушав мои соображения, полностью с ними согласился. Обкашляв этот расклад всей компанией, мы решили своими первыми трофеями особо не светиться — благо, для постоянного ношения нам вполне хватает и сегодняшних.

Нашу легенду почтенный Акобал «схавал» вполне доброжелательно и на «вшивость» проверять не стал. И пожалуй, даже не особенно-то и заинтересовался подробностями. Видимо, не только балтийский янтарь, но и британское олово в сферу его коммерческих интересов не входили. Сам же он о своём бизнесе тоже не распространялся, сказав лишь, что является приказчиком и доверенным лицом досточтимого Волния, богатого и уважаемого в Гадире купца, владельца не только «Коня Мелькарта», но и нескольких других судов, а также прочих достойных и прибыльных дел. Что заинтересовало финикийца всерьёз — так это наши арбалеты. Торговец, как выяснилось, знал о греческом гастрафете, и для него не были секретом ни его сложность, ни его дороговизна. Наши же агрегаты поразили его простотой конструкции и тем, что сделаны «на коленке», чего мы и не отрицали. Глупо отрицать очевидное, и мы, предвидя интерес аборигенов к нашему оружию, заранее условились, что у нас были и нормальные, изготовленные профессиональными оружейниками, но мы лишились их при кораблекрушении и вместо них уже здесь, на берегу, вооружились самодельными. Тем более, что данный факт — абсолютная правда, а чем больше в нашей легенде будет правды — тем правдоподобнее будет она вся. Так оно и вышло. Трудно сказать, поверил ли Акобал всему услышанному, но оружейным обстоятельствам при таком «вещдоке» поверил безоговорочно, и это здорово повысило нашу ценность в его глазах.

Поинтересовавшись нашими ближайшими планами и поняв, что посещение ближайшего центра местной цивилизации в них входит, финикиец тут же пригласил нас отправиться в Гадир на его судне. До города недалеко, можно и пешком дойти, но разве не лучше преодолеть этот путь на добром морском корабле? Ему же, учитывая вконец обнаглевших лузитанских пиратов, четыре арбалетчика вовсе не кажутся лишним грузом. Да и вообще — тут моряк многозначительно усмехнулся — люди с нашими знаниями и способностями не на каждом шагу встречаются, и в городе нас, возможно, ожидает интересное предложение…

Какие на нас виды у финикийца, да ещё и в финикийском же городе, мы могли только гадать. Дурную репутацию этих прожжённых охотников за наживой у тех же греков и римлян, о которой нам напомнила Юлька, сбрасывать со счёта не следовало. Понятно, что это мнение их врагов и конкурентов вполне может быть и предвзятым, и даже скорее всего, но ведь и дыма без огня тоже не бывает. Поэтому уши развешивать мы не будем, предложения всякие могут быть, в том числе и такие, которые, как выражался небезызвестный дон Корлеоне, оппонент «не сможет не принять». Но если и так, то с нами хрен он тут угадал — у нас козырной туз в рукаве припрятан в виде пистолета Васкеса, и ещё неизвестно, кто кому чего будет предлагать в духе означенного крутого дона. В общем, получалось, что рискнуть стоило, на чём мы и сошлись во мнениях.

Обрадованный нашим согласием, Акобал предложил нам разделить с ним трапезу, что выглядело хорошим признаком — по обычаям большинства народов после совместной еды не полагается причинять друг другу вред. Впрочем, к предложенному им вину мы приложились лишь тогда, когда выпил и он сам, и его кормчий, да и после этого особо на выпивку не налегали. То, что обиды на это финикиец не включил и взглянул на нас даже с одобрением, тоже показалось мне хорошим признаком. А вот когда я, уже после еды, набил свою самодельную трубку сушёными ивовыми листьями и закурил, взгляд торговца стал каким-то настороженным. Причём, как мне показалось, относилось это не к факту курения в целом, а к самой трубке — именно за ней следил его немигающий взгляд. На мой вопрос о причине интереса торговец ответил, что и среди его соплеменников есть любители подышать дымом, но их курильницы другие, а такой, как у меня, он никогда не встречал. Что интересно, при последних словах моряк отвёл взгляд в сторону, и у меня сложилось впечатление, что тут он несколько лукавит. Не насчёт курения финикийцев, хорошо знакомых с коноплёй, а именно насчёт моей «странной» трубки. Над этим, пожалуй, следовало поразмыслить как-нибудь на досуге, а пока я объяснил ему, что в моей стране многие курят такие трубки, как у меня. Вроде бы, это его настороженность развеяло, но не без колебаний…

Ночевать мы расположились, конечно, в стороне от лагеря моряков и на этот раз не поленились караулить. Пистолет наш испанский мент держал заряженным, с досланным в ствол патроном, и на предохранитель его не ставил — благо, самовзводный ударно-спусковой механизм на это рассчитан. Но мореманы, хоть и кидали жадные взгляды на наших баб, вели себя прилично. Хоть и не вволю, но более-менее, сменяя друг друга, мы всё-таки выспались, а наутро, позавтракав, погрузились на «Коня Мелькарта».

С ветром морякам не повезло — по терминологии капитана Врунгеля дул крутой «вмордувинд», и практически вся команда гаулы села на вёсла. Но матросня гребла весело — по прикидкам Акобала до Гадира, то бишь Гадеса, даже таким ходом было примерно полдня пути. А мы, со своей колокольни, обратили внимание на то, что вопреки расхожему стереотипу никакими прикованными к вёслам рабами тут и не пахнет. Да так оно, собственно, и должно быть, если исходить из здравого смысла. Пиратов в море, как мы уже видели, хватает, а они ведь, по античным-то временам, не только ограбят. Люди — тоже добыча, которую на любом невольничьем рынке можно сбагрить за наличные. И если в планы купца не входит стать добычей пиратов, то для него важно, чтобы и вся его команда — немногочисленная, кстати — была с ним в этом вопросе солидарна. Свободному матросу есть что терять при попадании в пиратский плен, а что теряет раб? Для него это шанс сменить хозяина и судьбу — может быть, на ещё худшую, но может быть ведь, что и на лучшую — это уж как повезёт. Ворочать веслом — работа не из лёгких, а главное — не сулящая никаких перспектив на улучшение, и какой смысл рабу дорожить ей? Ещё ведь вовсе не факт, что у нового хозяина на новом месте жизнь окажется тяжелее…

По дороге торговец, поручив управление судном кормчему, подсел к нам поболтать — типа, светской беседой нас развлечь. И в ходе болтовни то и дело — как бы невзначай — заговаривал о своём хозяине.

По его словам выходило, что досточтимый Волний — хозяин правильный, и служится у него хорошо. Не в том смысле, что легко — это Акобал подчеркнул особо — но Волний не самодур и достать ему звезду с неба не прикажет. В том, что в нормальных человеческих силах, он требователен, но справедлив, а главное — своих людей в беде никогда не бросает.

Финикиец почти не ошибся в расчётах — пусть и не в полдень, но ещё задолго до вечера впереди показался город. По омывающему его морю сновали небольшие рыбацкие суда, представлявшие из себя уменьшенные копии «Коня Мелькарта», а при приближении к Гадесу нас остановила 'длинная' военная бирема, судя по двум рядам вёсел.

Впрочем, остановила дружески — и судно, и самого Акобала местные должностные лица, видимо, хорошо знали. Так, поболтали с ним немного на гортанном языке, явно финикийском, да и дали отмашку продолжать движение.