Усевшись, она продолжала:

– Отдай мне её, Аглая. Я её одену, выскребу – она такая красоточка будет – ахх! Барышня, розочка. У меня бывают всё хорошие господа, знатные господа. Музыка себе играет. Деликатный, благородный дом!.. Аглая, что я тебе скажу…

Она приложила большой палец к безымянному и, подняв брови, махала рукой в такт со своей речью.

– Наташка поедет со мною. Она мне очень нужна. Я бы не пришла, верь Богу! А тебе я оставлю двадцать пять рублей и пришлю женщину смотреть за тобой. Аглая, слышишь? Понимаешь меня? Ну?

Глаза Аглаи горели, но она тоскливо помотала головой.

– Ах, Рахиль Борисовна, не знаете вы нас, благодетельница! Ведь упрямые мы как идолы!.. Кабы девчонка была с чувствами… а то ведь ка-мень! Убедите вы её, а я отказываюсь. Помирать, так помирать. Что ж делать с этакой чучелой! Мне ни бить её, ни что… Рахиль Борисовна! – вскричала она в порыве отчаяния. – Нет несчастнее меня матери!

– Паскуда! – укоризненно сказала полная дама, обращаясь к Наташке. – До чего ты доводишь мать! На ней рубахи нет; смотри, на ней кожа да кости, смотри, как вы живёте! Что ж ты, дура деревянная, счастья своего не знаешь?

– Мне с вами разговаривать не о чем, и со мной вы молчите, – строго возразила Наташка. – К вам, вон Паша говорит, с Невского шлюха последняя не пойдёт, а я и подавно. У меня глупости в голове не сидят, и денег ваших не надо. А маменьке, на их болесть, я достану. Пускай они не плачутся. А кабы я хотела гулять, так в лисах ходила бы. Да сказала я вам уж раз, чтоб убирались! Вы чего тут надеетесь? Маменьку только расстраиваете! Сами дуры!

– Наташка! – произнесла, задыхаясь, Аглая.

– Пускай себе болтает! – сказала Рахиль Борисовна с презрительной улыбкой на побледневших губах.

Но Наташка замолчала, и она начала:

– Какая глупенькая! Ты подумай! Я наплевать хотела на твои слова. Сама потом будешь сожалеть. Что я тебе скажу в последний раз…

Она встала.

– Твоей матери я дам тридцать пять рублей… Поедешь со мной?

Аглая приподнялась на локте и жадно смотрела в лицо дочери. Та молчала.

– Ну? Ну, ещё пять рублей накину. На малиновое варенье матери. Пусть себе с чаем покушает…

Наташка молчала.

– Чего ж ты не отвечаешь, дурочка? Не сержусь я на тебя. Бог с тобою и с твоими словами… Ну, вот что…

Она подошла к дверям и остановилась.

– Для круглого счёта, – сказала она скороговоркой, – я уплачу Аглае пятьдесят рублей серебром! Довольна ты? Ну?

Наташка сердито крикнула:

– Убирайтесь!

– Что-о?

– Убирайтесь! Убирайтесь!

– Дурочка, ты слышала, что я сказала?

– Не нужно…

Рахиль Борисовна пожала плечом и подняла глаза к небу. Потом сказала:

– Прощай, Аглая!

Впрочем, она сейчас же вернулась.

– Шестьдесят рублей, – проговорила она сухо. – Поедешь?

Глазки её впились в хорошенькое личико Наташки. Она ждала со стороны её хоть малейшего проблеска благоразумия. Но та была всё по-прежнему непроходимо глупа.

– Вот дура! – вскричала Рахиль Борисовна и вышла, хлопнув дверью.

Старуха глянула на дочь и, тряся кулаком, скаля жёлтые зубы, произнесла задыхающимся шёпотом:

– Зарыла!

Наташка отправилась к подруге Паше.

Паша платила за комнату десять рублей, и у неё на окне висела занавеска, а мебель состояла из комода, узенькой кровати и пары буковых стульев.

Сама Паша старалась походить на барышню: алые губки свои она кокетливо ёжила, белокурые волосы подвивала и одевалась по моде.

Днём она работала на фабрике, а вечером шлялась по Невскому, впрочем, изредка: боялась попасться и получить билет. В месяц она проживала до пятидесяти рублей.

Наташка робко вошла к ней, но была принята радушно, хотя немного свысока. Паша с тех пор, как стала ходить в пальто, отделанном плюшем, и в меховой шапочке, усвоила, по отношению к подруге, особый покровительственный тон. Старшие сёстры, собирающиеся выйти замуж, обращаются так со своими младшими сёстрами.

– Здравствуй, лапушка! – сказала Паша, весело хлопая в ладоши. – А я смотрю, что это мне так уж скучно, с кем мне, думаю, чай пить? А вот и ты. Но послушай…

Она рассмеялась.

– Как же это так возможно! – продолжала она, беря двумя пальцами её лёгкое пальтишко. – Не стыдно тебе? В чём ты ходишь!

Наташка нахмурилась и протянула руку к своей одежде.

– Не трогай, – сказала она. – Где нам!

Паша, всё продолжая смеяться, подбежала к комоду и, вынув оттуда красное шерстяное платье, с торжеством показала его гостье.