Навстречу судьбе выступила дюжина серых от грязи танков. Под слоем грязи едва различимы были черные кресты — цвета наших страданий. По коротковолновым приемникам передавали «Валькирию» Вагнера. Лучшего сопровождения к крайнему самопожертвованию трудно было придумать. Вместо ящиков с боеприпасами и полноприводных грузовиков полевые орудия и крупнокалиберные гаубицы тащили грузовики. Пехотинцы, смешанные с остатками военно-воздушных и военно-морских сил, шли рядом. В моем взводе оказались и Гальс и Винер.

В результате неожиданного нападения нам удалось взять русский лагерь, выстроившийся на снегу, как на параде. Русские бросили его, а мы подожгли и даже продолжали наступать, несмотря на порывы ветра, обжигавшего руки и щеки.

Однако вокруг Мемеля сосредоточилась масса русских войск. Как только они перейдут в контрнаступление, наша атака захлебнется. Мы уже слышали ответную реакцию русских. Скоро начнется безжалостный обстрел и появятся первые русские танки.

Положение становилось безнадежным, но тут с моря раздался грохот артиллерии. Из-за погоды мы даже и не заметили подошедших к берегу кораблей. К нам на помощь подошли два-три эсминца. Видимость была равна нулю, но координаты, переданные танками, находившимися позади, позволили эсминцам нанести точные удары. Наступление русских было приостановлено. Возможно, они предположили, что в нашем распоряжении оказалось значительное количество артиллерийских орудий.

Однако и такое развитие событий не слишком облегчало наше положение. Преимущество все равно было на стороне русских. К концу дня на нас напали с тыла. Такого мы уже не выдержали. Половина танков загорелась. Как и предполагалось, операция закончилась неудачей. Мы получили приказ возвращаться в Мемель. Пройти назад десять километров было труднее, чем наступать.

Мы сошли с дороги, по которой пошли в последнюю атаку. Лишь моторизованные части поехали прежним путем, но и они старались соблюдать дистанцию, чтобы не попасть под обстрел русских. В темноте при свете вспышек солдаты, едва переводившие дух, перебегали от одного укрытия к другому. Был дорог каждый шаг: ведь с ним мы приближались к Мемелю. В довершение всего нам пришлось пересечь дорогу, которую мы же сами заминировали с утра.

Километра полтора мы протащились при свете вспышек. Дорога была узкой, но довольно гладкой: в ней виднелось лишь несколько воронок от снарядов.

Первые грузовики проехали по ней на полной скорости. У русских не было времени перенацелиться, поэтому их снаряды не задевали нас. Однако со вторым залпом они добились больших успехов. Снаряды попали в два грузовика. Их разнесло на куски. Еще двум грузовикам, несмотря на ущерб, удалось добраться до более безопасного места. Однако разбитые машины загородили путь. Нас послали расчистить завалы. Русские вели обстрел из гранатометов и пулеметов. Мы пытались отстреливаться. Укрыться в окопах не могли: ведь сами их заминировали, и теперь попали в ловушку, которую готовили для других. Два солдата взмахнули руками и упали бездыханные на землю, их неподвижные зрачки были обращены к небу. Мы цеплялись за последнюю возможность остаться в живых и укрылись от огня за останками двух пострадавших грузовиков. Вокруг взрывались гранаты. Русский пулемет поливал огнем бруствер окопа.

Так или иначе, нам нужно было расчистить дорогу. Но каждый, кто пытался встать, рисковал потерять жизнь. Решился Винер. Он прополз под пулями на коленях и бросил гранату в первое нагромождение металла. Его снесло с дороги. Та же участь постигла и второй завал. На останки трехтонного грузовика потребовалось четыре гранаты. Погибли и раненые, оставшиеся в грузовике. Но что делать, таковы законы войны.

К полуночи три четверти наших войск вернулись в Мемель. Командование, узнав об отступлении, прикрыло нас огнем. Падая с ног от изнеможения, мы доплелись до лагеря. Переписали тех, кто не вернулся из боя. Затем, под шум, доносившийся с линии фронта, мы попытались заснуть. Даже сон был в данных обстоятельствах героическим поступком.

На следующий день, к одиннадцати утра, покончив с розданным накануне пайком, мы уже заняли оборону. Учитывая сложность положения, отдыхать мы не могли. Несмотря на риск, отплывали все новые суда с беженцами.

А в море поднялись волны. Все вокруг покрылось льдом. Люди ожидали, когда их вывезут, и не думали жаловаться.

Наши войска продолжали удерживать город и подступы к нему. Отступать было некуда. Корабли подвозили продовольствие, припасы, лекарства. Показалось, что русские выдохлись и отступили. У нас улучшалось настроение. Но наделе они просто сконцентрировали силы южнее. Под угрозой ршходились Кенигсберг, Гейлигенбейль, Эльбинг и Готтенгафен. Позже я узнал, что в этих городах беженцам пришлось еще хуже. Русские бросили Мемель и сосредоточились на продвижении в глубь Пруссии, где их встречало отчаянное сопротивление. Однако три мощные советские армии, вошедшие на территорию Германии, во много раз превосходили остатки немецких войск по числу солдат и боеприпасов. К тому же они пылали желанием отомстить. Что означала эта месть, объяснять было не надо.

Помимо пруссаков, спасались от большевиков литовцы; русские, противники коммунизма; поляки. Число эвакуированных по морю достигло нескольких тысяч.

Ветеран установил пулемет на развалинах дома, стены которого всего на метр поднимались из земли. Время от времени он смахивал с дула снег. Руки его посерели от мороза. Со времени нашей последней атаки к ветерану вернулось спокойствие. Нервное возбуждение, охватившее нас, его не коснулось. Он больше не участвовал в наших спорах, а страдания его не волновали. Его не трогали ни война, ни мороз, ни беженцы. Такое поведение казалось нам странным. Мы подумывали, не сошел ли он с ума.

Однако тем утром его пулемет спас нас от русского патруля, который проявил к нашему взводу излишний интерес. Перед нами показался грузовик «фольксштурма». Русские обстреляли его, прикончив двух старых солдат, находившихся в кабине. Но и теперь эта колымага загораживала нам обзор.

Русские под ее прикрытием попытались подойти поближе и забросать нас гранатами. Но Винер открыл по ним огонь, и с ними было покончено. Решающим фактором становилась быстрота реакции, а с этим у ветерана все было в порядке. Теперь он молча сидел и протирал пулемет, будто ювелирное украшение. Я, Гальс, Линдберг и еще двое солдат застыли перед холодными станинами орудий. Мы понимали, что они не гарантируют нам безопасности.