— Гм, — произнес он. — Эти роты были последними. Я сам вел несколько из них.

— Знаю, господин капитан. — Я залился краской. — Я вас видел.

— Вот как, — произнес Весрейдау. — Значит, нам есть что вспомнить.

— Так точно, господин капитан.

Он потянулся за сигаретой, но пачка оказалась пустой. Уж не собирался ли он и мне предложить закурить?

— Завтра мы переправимся через Днепр. Наверное, вам дадут небольшой отпуск.

Слово «отпуск» прозвучало для меня неожиданно.

— Отпуск!

— Думаю, да.

Ко мне снова вернулись воспоминания, оживить которые я уже отчаялся. Неужели такое возможно! Ну конечно же! Как я мог сомневаться? Я снова начал вспоминать Паулу. Поскольку мы постоянно наступали, почту нам не доставляли. Меня сильно беспокоило отсутствие новостей. А когда начался этот ад, слова любви и нежности потеряли всякое значение. Я часто думал, что если удастся пережить войну, то сама жизнь будет уже совсем другая. Как можно расстраиваться из-за любовного разочарования, если тебе удалось вырваться из лап смерти? Я никак не смирился со смертью и в самые ужасные минуты готов был отдать все, что угодно, — удачу, любовь, даже руку или ногу — за возможность остаться в живых.

Я понял, что капитан Весрейдау собирается уходить, и спросил его, не знает ли он что-нибудь о моих друзьях. Он вспомнил лишь ветерана, назвав его полным именем:

— Рота Августа Винера помогала гаубичной батарее в начале наступления. Первым отрядам пришлось трудно. В любом случае, тех, кто сражался там, наверное, послали под Киев. Там мы должны были произвести перегруппировку.

Я молча слушал его. Он кивнул и отошел.

Завтра мы должны переправиться через Днепр…

В голове смешались радость от предстоящего отпуска и страх, что я потерял своих ближайших друзей. Может, я уже прошел по их трупам на дороге Конотоп — Киев? Неужто мне придется отказаться от друзей, которые для меня столько значат? Неужели придется без сожаления (ведь сожаление в бою — непозволительная роскошь) стереть из памяти имена Гальса, Ленсена и трусишку Линдберга?

Пусть мои друзья исчезли навсегда. Но я помню совет, данный ветераном. В минуты отчаяния я буду вспоминать все хорошее.

Я лежал на земле, не обращая внимания на ливень, а струившаяся по лицу вода заменяла мне слезы. Дождь шел еще долго, всю ночь и следующий день, до самого вечера. Земля превратилась в болото. От прикосновения к ней мы промокали не меньше, чем от дождя. Мы промокли насквозь, многие разделись и в таком виде ждали парома. В основном мы стояли, набросив на плечи водонепроницаемые плащи, и смотрели, как приходят и возвращаются паромы.

Несмотря на отвратительную погоду, в полдень появилась новая эскадра «Илов». Проклиная все на свете, мы снова бросились в вязкую грязь. Самолеты пролетели над нами три раза. Они бомбили и поливали нас пулями. Еще больше вырос список убитых и раненых.

Когда заходило солнце, часов в шесть вечера, перевозчики занялись нашим взводом. Нам приказали взять вещи и идти в строю к трем пунктам, где производилась посадка.

С оружием и ранцами взвод отправился куда было указано, едва не утопая в грязи.

Пройдя насквозь промокшими сапогами по грязной воде, мы пришли на место.

Каждый терпеливо ждал своей очереди, без жалобы перенося проливной дождь.

На наших лицах появились улыбки. Наконец-то мы переправимся через реку, и этот кошмар закончится. Мы высохнем, поспим, может даже в удобных условиях, и забудем о страхе. Мы пытались думать о приятном, хотя каждого беспокоила мысль: как пройдет переправа? Не затонут ли перегруженные плоты? А если появятся русские самолеты? Мы прекрасно помнили расстрел, виденный накануне.

Наступила темнота. Ночью русские редко летали, так что от них нам в это время, по крайней мере, возможно, удастся спастись.

Настала моя очередь. В числе сотни солдат я вскарабкался на плот, настил которого пришел в полную негодность от тысяч подкованных сапог. Я со страхом смотрел на воду: она покрыла его уже на несколько сантиметров.

— Ну, хватит, капитан, — прорычал фельдфебель, которому было не меньше сорока. — Вы что, хотите утопить нас?

— Мы должны забрать как можно больше солдат, господин фельдфебель. — Сапер засмеялся. — Таков приказ, а приказ надо выполнять. Давайте, еще десять человек.

Мы почти погрузились в воду, когда саперы отпустили канаты и с легкостью молодых козлов впрыгнули на борт.

Плот шел по воде. Саперы работали веслами так медленно, что мы почти не ощущали движения. Казалось, стоит пошевелиться — и мы затонем. Постепенно исчезал из виду проклятый берег, окутанный туманом. Я стоял посреди парома, зажатый между двумя военными, с которыми не был знаком: один молодой лейтенант из пехотного полка, пришедшего нам на помощь под Конотопом, другой — из моей роты. Он спал стоя, так как относился ко всему происходящему абсолютно безразлично. Остальные без конца смотрели на дождливое небо. С нами поравнялась лодка с подвесным мотором. Она была переполнена не меньше, чем наш плот.