Вошёл кучер, на этот раз без зова, и с торжеством сказал:

– Нельзя ехать.

– Как нельзя? – закричал Тычина.

– Да так, что нельзя. Греблю размывает. Вот что! Верхом ещё так сяк – проедете, Бог даст, а на колёсах, парою?!.

Он отчаянно махнул рукой.

– Да и погода, – заключил он, – добрый хозяин собаки не выгонит…

Тут он кстати увернулся от Тычины, который, стиснув зубы, бросился к нему с кулаком, и уже из-за дверей крикнул:

– Ваша воля, а ехать не можно… Никто теперь не поедет… И Катерина Ефимовна не поедут со станции…

После чего надолго исчез.

Тычина отправился на станцию верхом, велев кучеру приехать утром. В самом деле, Катре будет безопаснее провести ночь на станции, в дамской комнате, и Тычина надеялся, что найдётся там местечко и для него.

Он явился на станцию часа за два до поезда, измученный и промокший до костей. Чернела ночь, ливень всё не умолкал.

Тычина сел в общем зале. Полупритушенная лампа чадила, на стенах белели объявления. Он глядел на них и думал о том, как приедет Катря, и как он встретит её.

Он считал минуты. Надоело сидеть, он стал ходить. Дамская комната оказалась запертой. «Кто там?» – подумал он с тревогой. Из тёмного угла, где стоял диван, торчали чьи-то ноги – одна в сапоге, другая – в носке. «А это кто?» И так как в ответ слышались только шум дождя за стеной и, по временам, храпение незнакомца, то и эта неподдающаяся дверь, и эти ноги стали раздражать Тычину. В особенности, ненавистны были ноги…

Он вышел на платформу, в которой уныло отражались огни фонарей. Дождь гремел. Тычина захлопнул дверь и вернулся в зал. «Надо ж было выбрать время!» – злобно шептал он, ругая Катрю.

Часы пробили двенадцать. Через десять минут должен прийти поезд. Но на станции ни малейшего движения. «Разбудить кого, что ли?»

Лишь в половине первого мало-помалу проснулась станция. Стало светлее, кассу открыли, помощник, в цветной шапке с галунами, торопливо прошёл по залу.

Публики почти не было. Из дамской вышли два дюжих великорусских мужика, в розовых сорочках и кафтанах нараспашку, босые, и, справившись, какой будет поезд, зевнули, почесались и снова ушли в дамскую.

– Я их потом уберу, – сказал помощник вспылившему Тычине, – не беспокойтесь.

За стойкой, буфетчик с заспанной физиономией раскладывал свой товар. Звонок резко бил. Господин с ногами вскочил и хриплым голосом потребовал рюмку водки. Через некоторое время, ему показалось, что у него пропал сапог.

– Грабят! – закричал он неистово.

– Вы что здесь буйствуете?

– Грабят!

– Господин?!

– Граб…

Жандарм взял его за плечо.

– Вот ваш сапог…

«Господин», увидев жандарма, забился в угол. Помолчав, он с укоризной начал, криво натягивая сапог:

– Украйна! Украйна!

И обратившись к Тычине, воскликнул сонно:

– Милосстивый госсударь!..

Тычина вздрогнул. Он узнал петербургского франта. Этот пьяный окрик странно прозвучал для его слуха: ему вспомнилась строчка, зачёркнутая в начале письма Катри… Иногда снится, что слышишь какое-нибудь пустое слово, которое внезапно покажется полным грозного смысла… То же самое случилось теперь с Тычиной наяву.

Он побледнел и подошёл к петербургскому франту; но тот уже спал, и из угла по-прежнему торчали только его ноги. Тычина круто повернулся на каблуках и стал шагать с мрачной сосредоточенностью.

Час.

– Чёрт! Послушайте, однако, что же поезд?

Помощник разводит руками.

– Давно уже вышел… скоро из Блискавок придёт… Видите, какая погода!

И хотя до сих пор поезда ходили неаккуратно во всякую погоду, тем не менее, прислушиваясь к рёву ливня, помощник делает озабоченное лицо.

– Терпение! – произносит он и исчезает.

Буфетчик, зевая, крестит рот. Слышно, как он вполголоса говорит:

– Несчастье, чего доброго, случилось…

Тычина подходит к буфетчику.

– Несчастье?

Лицо у него бледное, измученное, глаза горят.

– Всё от Бога…

– Что, брат, зря болтаешь! – гремит жандарм, краснея как индюк. – «От Бога!» Дурак! Извините, ваше благородие! – вежливо говорит он Тычине и делает под козырёк. – Всё обстоит благополучно!

Появляется начальник станции – в толстом пальто и форменной шапке. Тычина – к нему.

– Несчастье?

– Звонок! – строго кричит начальник служителю. – Поезд подходит, – говорит он с неудовольствием. – Разве не слышите?