О господи. Еще и об этом я должна волноваться! Но я так устала, что не могла больше думать ни о чем. У меня просто не осталось на это сил.

Я слегка кивнула Итану в знак прощания, перешла улицу и вошла в гостиницу, не оглянувшись.

Той ночью я спала как убитая. Что было очень хорошо, потому что если бы мне не удалось это, я переживала бы по поводу, совершенно не стоящему переживаний.

Да, у меня был повод расстраиваться — и из-за того положения, в которое я попала, и из-за страхов относительно будущего, и из-за того, что доверять мне было некому. Но когда я проснулась следующим утром, о чем я в первую очередь вспомнила? О поцелуе Итана! Ну, где тут здравый смысл? Видимо, он у меня вообще отсутствует.

Я старалась не думать об этом, пока с трудом плелась в ванну, как человек, еще не выпивший кофе. Потом я старалась не думать об этом, принимая душ и чистя зубы. Еще раз я попыталась не думать об этом, пока одевалась — в вещи Кимбер, разумеется; мои мне никто пока не доставил.

Затем мне стало ясно, что чем больше я стараюсь не думать об этом — не спрашивать себя, что из того, что я чувствовала тогда, было моим собственным, а что исходило из заклинания, и не перегнула ли я палку — тем больше я думаю обо всем этом. Пока я не сосредоточусь на чем-нибудь другом, все бесполезно. И я решила отвлечься.

Я вытащила из кармана мобильный, который дал мне Итан, и долго на него смотрела, все не решаясь набрать номер матери. Наконец я все-таки позвонила. Я понимала, что в Штатах сейчас глубокая ночь, но подумала, что матери это не важно. Еще я подумала, что вряд ли она сможет мне хоть чем-то помочь — что толку ждать помощи от человека, чьи мозги давно пропитаны алкоголем? Просто мне захотелось услышать знакомый голос, пусть бы она и орала на меня весь разговор, ведь именно криков и упреков я ожидала.

Глупо быть такой оптимисткой. Мне просто никто не ответил. Наверное, ее весьма огорчил мой отъезд, а я прекрасно знала, как мама снимает стресс. Интересно, сколько на этот раз продлится ее запой?

Я повесила трубку и даже не стала оставлять сообщение. Зачем?

Я посмотрела на часы. Начало десятого. Я понятия не имела, когда поступят новости об отце — отпустят его сегодня или нет, и когда позвонят Итан и Кимбер.

Кимбер говорила, что отец должен предстать перед Советом сегодня, но вряд ли в такую рань, так что надеяться поехать домой пока не приходилось. Даже если он предстал перед Советом самым первым.

Я запустила руку под футболку и достала кулон на цепочке. Вчера у меня так плыло все в голове, что я и внимания-то особого не обратила, насколько камея в какой-то момент раскалилась. Сейчас она была обычная, прохладная. Может, она как-то реагирует на мое настроение? Я попыталась вспомнить каждый эпизод — где я была, что происходило, что я чувствовала — когда камея нагревалась. И картина начала прорисовываться. Каждый раз, как кулон нагревался, кто-то рядом со мной колдовал. Не всегда я замечала это, но и кулон не всегда висел у меня под рубашкой и не всегда соприкасался с кожей, чтобы я могла почувствовать.

Я нахмурилась. Впервые я заметила, что камея потеплела, когда я пела в камере одиночного заключения в подвале кондитерской Лаклана. Возможно, в этот момент кто-то рядом колдовал, а я просто понятия не имела об этом? Или я ищу закономерность там, где ее в действительности не существует?

В конце концов, я не в каждом случае могла с уверенностью вспомнить, была ли камея у меня под рубашкой или сверху.

И хотя я только что решила, что время еще слишком раннее для того, чтобы отца уже успели выпустить из тюрьмы, я все же взяла мобильный и набрала его номер. В конце концов, попытка не пытка.

Он ответил уже после третьего гудка.

— Алло?

Я так удивилась, что не могла вымолвить ни звука. Неужели мне и вправду так повезло? Или вся эта история с его тюремным заключением была одной сплошной неправдой?

— Привет, пап, — выдавила я, обретя наконец голос.

— Дана!

Он воскликнул это так громко, что у меня ухо заложило и я вынуждена была отодвинуть телефон немного в сторону.

— Где ты?! Я тут с ума схожу, я так волновался за тебя!

Я с трудом выдержала паузу, стараясь заглушить сомнения, обрушившиеся на мою голову.

— Тетя Грейс заперла меня в темнице, — сказала я, хотя это и было преувеличением: та комнатка была все же весьма уютной.

Отец тяжело вздохнул.

— Дана, детка, я так виноват перед тобой. Прости, мне стоило предвидеть, что она выкинет что-то в этом роде, но у меня порой мозги отказывают, когда речь идет о ней. Хотя вреда она тебе никакого не причинила бы, тут можешь быть уверена. И я вытащил бы тебя как можно скорее.