Когда Николай, Аликс и бабка вернулись, все тотчас замолчали и выжали на своих лицах улыбки. Аликс сияла, Николай тоже повеселел, а бабка еле скрывала торжество. Царь принял ее травы от головных болей. Царицу бабка тоже порадовала, предсказав ей скорое появление наследника. Архиерей, наставляя Фетинью, особо напирал на это обстоятельство. Да и Победоносцев, толковавший с бабкой перед тем, как ввести ее во дворец, тоже намекнул ей на чрезвычайную важность такого предсказания и добавил, что, если, мол, бабка сошлется притом на Серафима Саровского, столь расположенного к царствующей паре, это будет неплохо, совсем неплохо.

Так бабка разом угодила всем заинтересованным в ней высоким лицам. И в накладе действительно не осталась.

— Чем же мне, как это?.. Чем мне сделать вам поблагодарение? — спросила Аликс Фетинью.

— Ась? — Бабка не поняла.

— Бабка, — помог архиерей, — государыня к тебе милостива, отблагодарить тебя желает. Проси, о чем хотела, а уж погодя и я за тебя словцо скажу.

— Что у тебя за просьба, бабушка? — заинтересовалась Аликс.

— Не смею, не смею, — прошамкала Фетинья.

— Она, государыня, встретила в Питере своего односельчанина, — объяснил архиерей. — Мирской ходок или что-то в том роде. В Питер приехал по мирскому делу. Как его зовут, бабка?

— Сторожев он, Лука Лукич.

Он как услышал, что бабка до вас вознеслась, и к ней: упроси, мол, государя поговорить с ним с глазу на глаз. Мужик надежный…

— Чуть не на коленях стоял, — захныкала Фетинья. — А я и пообещай, дуреха окаянная. В ножки тебе кланяюсь, свет ты наш! — Она и взаправду снова упала перед царем, распласталась у его ног, запричитала: — Выдь ты, батюшка, к нему, допусти до своей особы! Горе у нас на селе, с горем он к тебе идет. Не вели его казнить, вели ему слово молвить.

— Мужик? — Николай нахмурился. — Не знаю, не знаю, — с неудовольствием проговорил он.

— Ники, не упрямься, — шепнула ему Аликс на ухо. — Ради этого светлого весеннего дня ты примешь его.

— Хорошо, — промямлил Николай. — Только уступая твоему доброму сердцу…

Но тут Победоносцев заявил, что мужика принимать не следует.

— Наверное, он из тех, кто ищет правду, а послан отцом лжи.

Аликс, рассерженная на Победоносцева за неуместное возражение, сердито спросила:

— Но почему же непременно и во всем надо видеть только ложь?

— Потому, государыня, что она вокруг нас.

— Довольно! — царственным тоном произнесла Аликс. — Если он послан отцом лжи, государь это тотчас увидит…

— Да, да, и направлю его на верный путь, — прибавил Николай. — Уж что-что, а говорить с этими… с ними… с простыми людьми я умею. Да, умею! К тому же и владыка сказал, что он надежный человек. Бабушка, где твой земляк?

— Тут он, в здешнем городе, в церкви молится, государь, меня ожидает с добрым твоим словом ай с гневом твоим великим. Царь-батюшка… — запричитала было Фетинья, но царь резко перебил ее:

— Хорошо, хорошо! — и вызвал камер-лакея.

— Отправьте кого-нибудь вот с ней в церковь и приведите к большой террасе сельского мужика.

— Ваше высокопревосходительство, — обратился архиерей к Витте, когда лакей вышел, — бабка живет скудно… Домик бы ей соорудить, деньжат бы ей.

— Сделаем, ваше высокопреосвященство. — Витте всегда следовал древней мудрости: мало дать — много взять.

Победоносцев многозначительно кашлянул.

— Может быть, Сергею Юльевичу не угодно, так я дам ей из своих, владыка, — проскрипел он.

— Не беспокойтесь, Константин Петрович, и не утруждайте!.. На добрые дела у нас деньги всегда есть, — с усмешкой ответил Витте.

— Бабушка, — обратилась Аликс к Фетинье. — Вам дадут деньги, и вы построите себе новую виллу.

Фетинья трижды земно поклонилась царю, царице, потом министрам и архиерею и ушла. Вслед за ней удалился архиерей. Откланялся и Победоносцев.

— Мы с государыней проводим вас, Константин Петрович, — сказал Николай, желая загладить свою резкость. — Мне надо кое о чем спросить вас. Господа, — сказал он министрам, — прошу в приемную, я сейчас.

Министры вышли в приемную. Оттуда скороход в пудреном парике и красном кафтане проводил Витте в кабинет.

Потолки и стены царского кабинета были отделаны светло-коричневым дубом. Стол из такого же светлого дуба помещался в простенке; из окон открывался вид на луг с одиноким деревом, стоящим посредине.

Сергей Юльевич развернул папку с бумагами и в ожидании государя принялся рассматривать то, что подлежало сегодня докладу.

При первом взгляде на этого человека никак нельзя было предположить, что под благообразной, хоть и несколько мешковатой внешностью скрывается лукавейший царедворец, отлично знавший все душевные слабости государей.