Тогда возникает вопрос: что же могло быть им предсказано? Восстание декабристов уже произошло в декабре 1825 г. Хотя, кто знает, когда очередное (предполагаемое) творение Авеля было им написано и попало к царю. Но это, конечно же, только домыслы и догадки...

Итак, как видно из приблизительного рассказа о жизни монаха Авеля, многие годы его жизни прошли в монастырских кельях и скитах, за крепостными и тюремными стенами. Режим этих заведений в то время в значительной мере напоминал режим судилищ священного трибунала — инквизиции.

Последние же пятнадцать лет жизни Авеля, когда он находился в Спасо-Ефимьевском монастыре, надежно сокрыты от потомков, о них фактически ничего неизвестно. Известно лишь одно: умер Авель в стенах этого монастыря в феврале 1941 г.

А теперь передадим слово офицеру русской армии, монархисту, участнику первой мировой войны Петру Николаевичу Шабельскому-Борку (1896—1952). Он принимал участие в попытке освобождения царской семьи из екатеринбургского заточения. Находясь в эмиграции, Шабельский-Борк занимался историческими исследованиями, которые основывались на собранных им уникальных документах, которые исчезли во время второй мировой войны в Берлине, где он в то время жил. Основное внимание в своих исследованиях он уделял эпохе Павла I. Писал под псевдонимом Кирибеевич.

В начале 30-х годов Шабельский-Борк издал историческое сказание «Вещий инок», которое было посвящено Авелю.

Мы приводим фрагменты из этого сказания.

«В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего заката, казалось, оживали библейские мотивы на расшитых золотом и серебром гобеленах. Великолепный паркет Гвареги блестел своими изящными линиями. Вокруг царили тишина и торжественность.

Пристальный взор Императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоявшего перед ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражались любовь, мир и отрада.

Императору сразу полюбился этот, весьма овеянный смирением, постом и молитвою, загадочный инок. О прозорливости его уже давно шла широкая молва. К его кельи в Александро-Невской Лавре шел и простолюдин, и знатный вельможа, и никто не уходил от него без утешения и пророческого совета. Ведомо было Императору Павлу Петровичу и то, как Авель точно предрек день кончины его Августейшей Родительницы, ныне в бозе почивающей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны. И вчерашнего дня, когда речь зашла о вещем Авеле, Его Величество повелеть соизволил завтра же нарочито доставить его в Гатчинский дворец, в коем имел пребывание Двор.

Ласково улыбнувшись, Император Павел милостиво обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он принял постриг и в каких монастырях был.

— Честной Отец! — промолвил Император. — О тебе говорят, да и я сам вижу, что на тебе явно почиет благодать Божия. Что скажешь ты о роде моем, царствовании и судьбе моей? Что зришь ты прозорливыми очами о роде моем во мгле веков и о Державе Российской? Назови поименно преемников моих на престоле Российском, предреки их судьбу.

— Эй, батюшка-Царь! — покачал головой Авель. — Почто себе печаль предречь меня принуждаешь? Коротко будет царствие твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. В Страстную субботу погребут тебя... Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою... Но народ русский правдивой душой своей поймет и оценит тебя и к гробнице твоей понесет скорби свои, про* ся твоего заступничества и смягчения сердец неправедных и жестоких...

— Что ждет преемника моего, Цесаревича Александра? — Француз Москву при нем спалит, а он Париж у него заберет и Благословенным наречется. Но тяжек покажется ему венец царский, и подвиг царского служения заменит он подвигом поста и молитвами и праведным будет в очах Божиих.

— А кто наследует Императору Александру?

— Сын твой, Николай...

— Как? У Александра не будет сына. Тогда Цесаревич Константин...

— Константин царствовать не восхочет, памятуя судьбу твою... Начало же царствования сына твоего Николая бунтом вольтерианским зачнется, и сие будет семя злотворное, семя пагубное для России, кабы не благодать Божия, Россию покрывающая. Через сто лет после того оскудеет дом Пресвятыя Богородицы, в мерзость и запустение Держава Российская обратится.

— После сына моего Николая на престоле Российском кто будет?

— Внук твой, Александр Второй. Царем-Освободите-лем преднареченный. Твои замыслы исполнит — крестьян освободит, а потом турок побьет и славянам тоже свободу даст от ига неверного...

Царю-Освободителю наследует Царь-Миротворец, сын его, и твой правнук, Александр Третий. Славно будет царствование его. Осадит он крамолу окаянную, мир и порядок наведет он.

— Кому передаст он наследие царское?

— Николаю Второму — Святому Царю, Иову Многострадальному подобному.

На венец терновый сменит он корону царскую, предан будет народом своим, как некогда Сын Божий. Война будет, великая война мировая... По воздуху люди, как птицы, летать будут, под водою, как рыбы, плавать, серою зловонной друг друга истреблять начнут. Измена же будет расти и умножаться. Накануне победы рухнет трон Царский. Кровь и слезы наполнят сырую землю. Мужик с топором возьмет в безумии власть, и наступит поистине казнь египетская...

— Прадед мой, Петр Великий, о судьбе моей рек то же, что и ты. Почитаю я за благо о всем, что ныне предрек о потомке моем Николае Втором, предварить его, дабы перед ним открылась Книга Судеб, да ведает правнук свой крестный путь, среди страстей и долготерпенья своего...