Жуков также не знал и не мог знать, что в те дни даже сам Гитлер внутренне смирился с бесславным поражением под Ленинградом и, утешая себя мыслью, что задушит город голодом, разрушит его огнем артиллерии и ударами с воздуха, уже дал генштабу указание немедленно начать осуществление новой операции под кодовым названием «Тайфун». Армейская группировка фон Бока, усиленная соединениями, переброшенными с севера от фон Лееба и с юга от Рунштедта, должна была перейти в решительное наступление на Москву.

Всего на шесть — восемь недель планировал Гитлер свою восточную кампанию, знаменитый «блицкриг». Прошло пятнадцать недель с того раннего утра, когда его войска вторглись на территорию Советской страны. Но не только главная цель войны — сокрушить Советское государство — не была достигнута, по-прежнему оставались неприступными Ленинград и Москва. И вот теперь поход на советскую столицу стал решающей ставкой Гитлера…

Без десяти два Жуков спустился из своего кабинета на втором этаже в подвальное помещение, где размещался переговорный пункт, и направился к аппарату, непосредственно связывающему Смольный со Ставкой Верховного главнокомандующего.

Больше трех недель прошло с того момента, как Жуков по этому же аппарату доложил Сталину о вступлении в должность командующего фронтом.

Сегодня Жуков с полной ответственностью мог утверждать, что неоднократные попытки врага взять Ленинград штурмом провалились, что противник понес огромные потери и захватить город сейчас не в силах.

Стараясь ничем не проявить своего волнения, Жуков кивком головы ответил на приветствие вытянувшегося при его появлении телеграфиста, положил на край столика блокнот, взглянул на ручные часы и приказал:

— Передавайте. У аппарата Жуков.

Пальцы телеграфиста пробежали по клавишам.

Ответ на узкой бумажной ленте последовал тут же:

— С вами будет говорить товарищ Сталин. Ждите.

Прошло несколько томительных минут. Аппарат на мгновение ожил и снова умолк. Жуков подхватил ленту, поднес к главам. На ней было отпечатано всего одно слово:

— Здравствуйте.

— Здравия желаю! — продиктовал в ответ Жуков и раскрыл свой блокнот.

Снова поползла лента.

Было необычно читать на ней не сухие, строго официальные слова приказа, а почти разговорную речь. Казалось, что Сталин не диктует, а ведет беседу.

— У меня к вам один вопрос, — отбивал аппарат, — не можете ли сесть в самолет и прилететь в Москву? Ввиду осложнения обстановки на левом крыле Резервного фронта, в района Юхнова, Ставка хотела бы с вами посоветоваться о необходимых мерах. За себя оставьте кого-либо, может быть Хозина.

Лента остановилась.

Всего, чего угодно, мог ожидать Жуков, только не вызова в Москву. Прошли мгновения, прежде чем он осознал, что доклада от него не требуется и что Сталин пригласил его к аппарату по совершенно иной причине.

Жуков захлопнул блокнот, отодвинул его в сторону и поспешно продиктовал:

— Прошу разрешения вылететь рано утром шестого октября.

— Хорошо. Завтра ждем вас в Москве, — ответил Сталин.

Аппарат замер. Разговор был окончен.

Англичанин и американец торопливо поднимались по лестнице, ведущей на второй этаж из подъезда, который в кремлевском просторечии именовался «крылечком».

Собственно, таких подъездов, одинаковых, старинных, прикрытых металлическими крышами с резными козырьками, в этом здании бывшего царского сената было два. Но «крылечком» почему-то назывался лишь тот, что выходил на Ивановскую площадь.

Да и назначение этих подъездов было различным. На «крылечко» доставлялись наиболее срочные документы, адресованные лично Сталину. Отсюда же поднимались на второй этаж работники Совнаркома. Вторым подъездом, почти примыкавшим к зубчатой стене, отделявшей Кремль от Красной площади, пользовались члены Политбюро, а с начала войны и некоторые военные.

Существовал и еще один подъезд, третий, угловой, тоже расположенный вблизи Кремлевской стены. Но это был подъезд, так сказать, официальный, предназначенный для тех, для кого вызов в Кремль являлся событием.

Оба иностранца хорошо знали по описаниям, как выглядит именно этот подъезд здания, в котором работал Сталин. Но их сейчас подвезли к другому входу, и лестница, по которой они поднимались, была узкой и лишенной какой-либо парадности.

Преодолев первые ступени, англичанин и американец молча переглянулись, как бы спрашивая друг друга: к кому же все-таки они идут?..