— Ну, и что же все-таки делать будешь с нами теперь, Иван Михайлович? — спросил Кружилин.

— Делать? — открыл глаза Субботин, встрепенулся. — Ты вот что скажи: сам-то что будешь делать с рабочими своего завода? В землянках больше одной зимы держать их нельзя, лесу, на который вы надеялись, не дадут. Об этом я сообщил тебе несколько часов назад. Время подумать было. Или не думал?

— Думал, — ответил Кружилин, хотя и не сразу. — Организуем несколько бригад, отправим в тайгу, за белки, лес валить. Это — единственный выход. Но заготовить необходимое количество леса для жилья — не такое простое дело. А главное — как его оттуда вывозить? Можно только весной по Громотухе сплавить. Затем готовить из него пиломатериал… Вот и ты подумай: чего и сколько можно за будущее лето сделать? Значит, какую-то часть рабочих еще зиму придется в землянках держать.

— А нельзя прямо в тайге пиломатериал готовить?

— Можно, конечно. И будем, наверное. Да сколько напилишь вручную? А может быть, какое-то количество пиломатериалов все же даст нам область или Москва?

— Москва… — тихо проговорил Субботин. Но еще до того, как замолк голос секретаря обкома, Кружилин понял, что о Москве он сказал по мирной привычке, сказал потому, что сердце и разум не могли примириться и не принимали того обстоятельства, что Москва висит на волоске, что сейчас она ничем не может помочь.

Впереди, в темноте, сперва глухо и невнятно, застучали колеса по мерзлой дороге, потом послышались ребячьи голоса.

— Ребята с элеватора возвращаются! — сразу встрепенулся Субботин.

Скоро мимо ходка потянулись первые подводы. Некоторые шли пустыми, без людей, зато на других бричках было полно ребятишек. Они переговаривались, визжали и хохотали, возились в бричках, пытаясь, видимо, согреться, потому что в воздухе, по мере того как звезденело, подмораживало все сильнее.

— Э-эй, старшо-ой! — крикнул Субботин.

Смех и голоса на бричках смолкли.

Субботин кричал, сойдя на землю, стоя лицом к голове обоза, который не останавливался. А Володька Савельев неслышно подошел сзади, по-мужицки сунул бич в голенище.

— Вот он я… Чего вам?

— Здравствуй еще раз… э-э… Володя. Так, кажется? — Субботин протянул ему руку.

— Так, — подтвердил паренек, помедлил, но руку все же подал.

— А я — Субботин Иван Михайлович, секретарь обкома партии. Вот мы и познакомились. Сдали хлеб?

— Сдали.

— Хорошо там подсушились, на элеваторе?

— Подсушились. Потому и припоздали малость. Да ничего, доедем, дорога нам тут знакомая.

Володька говорил не спеша и рассудительно, как взрослый.

— А дед ваш где?

— Вон в последней бричке лежит. Захмелился маленько.

— Как захмелился?

— Обыкновенно. Встретил на элеваторе каких-то знакомых, чекушку выпил… Ничего, я его брезентом укрыл, а сверху соломой — не замерзнет. Так-то он дед хороший…

Мимо проехала последняя бричка.

— Ну, так что вам? Я побегу, а то далеко обоз догонять.

— Мне — ничего. Просто хотел познакомиться с тобой. Молодец ты… Учишься как?

— Ничего учусь. Бывают и неуды…

— Как же так? И часто?

— Быва-ают, — вздохнул мальчишка.

— Ну, это никуда не годится.

— Что уж тут хорошего… — опять с сожалением проговорил парнишка.

— Ладно, беги…

Володька кинулся догонять заднюю бричку, Субботин глядел вслед, пока он не пропал в темноте.

— Хороший мальчишка, — задумчиво проговорил Субботин, взобравшись на ходок. — Чем-то он мне еще днем понравился.

— Это, между прочим, сын Ивана Савельева, младшего из братьев Савельевых, который недавно из заключения пришел. Я тебе как-то рассказывал.

— Да? — с любопытством спросил Субботин. — Это который? Да, да, вспоминаю. Этот, младший из Савельевых, что в белогвардейском отряде, кажется, служил?

— В кулацкой банде. Потом к нам перешел.

— Да, да… Видишь, как интересно, — будто про себя проговорил Субботин. — И как он, Иван, сейчас?

— Нормально вроде. Живет, работает.

— А Федор?

— Слышал же от Назарова: «Человек дерьмо, а на работу золото». Ничего я к этому прибавить не могу.

— Не разобрался, значит?

— Нелегко это, в чужой душе разобраться.

— Да, трудно. В человеческих судьбах, отношениях все переплетено самым причудливым образом… — Субботин помолчал, — Что в народе о войне говорят?