Где-то во второй половине февраля, искристой лунной ночью, они возвращались из кино, медленно шагая по заваленной рыхлым снегом улице. Их обгоняли тоже возвращающиеся из клуба стайки девчонок. С разных сторон слышались сперва голоса, потом все затихло, они шли по улице одни.

В клубе показывали документальные фильмы «Парад наших войск на Красной площади в Москве 7 ноября 1941 года» и «Подруги, на фронт!». По дороге в клуб Семен смеялся и шутил. Когда погас свет, он сразу же отыскал в темноте ее руку, а потом отпустил. После каждой части был перерыв, зажигался свет, но Семен все хмуро смотрел на экран. До конца сеанса он не проронил ни слова и сейчас молчал.

Молча прошли они мимо дома. Неожиданно начался тихий снег.

— Сема, что с тобой? — спросила она наконец, останавливаясь. В лицо Наташи бил из ближайшего окошка свет, в глазах ее подрагивали тревожные искорки, широкие брови влажно блестели от растаявших снежинок.

Он никогда еще не дотрагивался до ее лица, а тут вдруг взял за щеки обеими ладонями. Она схватила его руки, но не отбросила их. В глазах ее сильнее задрожали искорки.

— Я люблю тебя, — сказал он полушепотом. — Но я ведь скоро уеду. Туда, на фронт… Я не могу… И мне обещали в военкомате. Весной, наверное.

— Ну так что же! — воскликнула она. — Я знаю. Я сколько хочешь буду тебя ждать! Хоть вечность. А до весны еще долго, долго…

Когда так же медленно шли к дому, опять оба молчали. Семену чудилось, что Наташа мучительно раздумывает над чем-то и за что-то его осуждает.

— А ты уже любил… кого-нибудь? — спросила вдруг она, когда они остановились у крыльца.

— Не знаю, — ответил он. — Вот в этом доме живет Вера Инютина. У нас были с ней… отношения. И мне казалось, я любил ее. Потом понял — нет… Не за что любить ее.

— Разве любят за что-то?

— А как же.

— А меня ты — за что?

Он молчал, не зная, как на это ответить.

— Ну, вообще… Это трудно сказать так вот, сразу.

— Почему ты никогда не поцелуешь меня? — чужим голосом проговорила она. Глаза ее были открыты широко, сделались почти круглыми, в них блеснули слезы. Она поднимала голову все выше, запрокинула ее назад, шагнула к нему, выдохнув: — Сема!

Она уже падала, когда он подхватил ее. Он ее поцеловал сперва где-то возле уха, потом возле носа и уж потом неловко отыскал ее пересохшие, крепко сжатые губы. И едва он коснулся их, она глухо застонала, оттолкнула его, взбежала на крыльцо, застучала в двери.

— Наташа… погоди.

— Уйди! Молчи! Уйди, молчи… — беспрерывно повторяла она, яростно колотя в дверь.

— Сейчас… Кто там? — послышался голос Анны.

— Наташа! — еще раз сказал Семен, когда дверь открылась. — Мама, ты извини, иди…

— Ты… ты уходи! — прокричала ему Наташа.

— Да что случилось? — тревожно спросила Анна Михайловна. — Идите в дом.

Семен, ни слова больше не говоря, ушел в дом, а Наташа в сенях припала к теплому плечу его матери, тяжело зарыдала, будто ее смертельно обидели,

— Я не буду ждать его! Не буду ждать, я не смогу! Я вместе с ним пойду… на фронт, в огонь, на смерть — куда угодно! Тетя Аня…

— Ну, ну… — растерянно сказала Анна, одной рукой поддерживая девушку. — Я раздетая, пойдем.

Она завела ее в темную кухню. На своей кровати заворочался Федор, закряхтел.

— Что стряслось такое? — проговорил он, кашляя, включил свет. — Что за переполох, спрашиваю?

— Ты спи. Ничего, — сказала Анна, уводя Наташу из кухни в комнату.

Там, не зажигая света, она молча раздела всхлипывающую беспомощную Наташу, молча помогла ей лечь на кровать рядом с крепко спавшей Ганкой, взяла табуретку и села рядом. Из соседней комнаты выглянула Марья Фирсовна, спросила, не надо ли чего. На своей печи шептала что-то бабушка Феня.

— Ничего не надо, спите все, — ответила Анна, погладила Наташу по вздрагивающему плечу. — И ты спи, успокойся.

Наташа взяла ее руку, прижалась к ней щекой.

— Я люблю его, люблю!

— Ты говорила, я знаю, — вздохнула Анна, не отнимая руки.

Наташа действительно сказала об этом всем сразу в тот январский день, когда получила паспорт, когда отыскала на заводской территории Семена и уехала с ним. Расставшись с Семеном, она долго, может быть несколько часов, бродила по Шантаре, ни о чем не думая, домой пришла глубокой ночью. В кухне находились сам Федор Савельев, Анна Михайловна, Марья Фирсовна. Они о чем-то говорили, при ее появлении все враз умолкли, все поглядели на нее. Ей на секунду лишь стало не по себе, но тут же она тряхнула головой и сказала: