— Ничего особенного, — ответил Свиридов, подходя к Антону. — Уничтожают Советскую власть.

— Вы, Свиридов? — Антон отступил на шаг. — Что вы сказали? Свиридов еще медлил какие-то секунды и сказал вяло, как бы нехотя:

— Взять его. Забрать и этих двух баб. Да и этого щенка тоже на всякий случай.

Белочешская контрразведка зверствовала в городе вовсю. В лесу за речкой Каменкой день и ночь шли расстрелы.

После переворота прошло три недели. Полипов жил в подвале окраинного домика, принадлежавшего пожилому новопиколаевскому извозчику и старому члену РСДРП Василию Степановичу Засухину, в город почти не выходил.

— Проворонили! Всю Советскую власть проворонили, — каждый вечер говорил Засухин, принося Полипову еду. — Считай, всю городскую парторганизацию вырубили.

— Не всю. Мы вот с тобой еще живы. Субботин, говоришь, на воле, — возражал Полипов. — Свяжи меня с Субботиным. Надо же что-то делать.

Засухин молчал, сидел на табурете, опустив голову, дымил табаком, отравляя и без того затхлый воздух подвала.

Субботин сам появился однажды в подвале — обросший за три недели, в растоптанных сапогах, в стареньком картузе, какие носили обычно городские извозчики.

— Жив? — спросил он, здороваясь. — И хорошо. Мало нас осталось. Мы ввели тебя, Петр, в члены подпольного горкома.

— Наконец-то! — вздохнул Полипов. — А то думал, так и прокисну здесь.

— Ну, киснуть теперь некогда. Надо собирать остатки наших сил, надо фактически начинать все заново. И мы начнем. Мы тысячу раз начнем все заново! А Свиридов-то каков?! Я никогда не верил, что он искренне порвал с меньшевизмом. В бытность Свиридова в Томске там провал следовал за провалом. Сколько наших хороших товарищей погибло! Теперь ясно, чьих рук дело. И вот логический финал — следователь в белочешском застенке теперь. Старается. Антона Савельева, имеем сведения, особенно зверски истязает. И жену его.

— Лизу? Живы они? — Полипов был бледен, голос его пересох.

— Пока живы, кажется. А Митрофан Иванович погиб… — Субботин встал. — На днях собраться надо всем, поговорить кое о чем.

— Когда и где?

— Нетерпеливый какой!

— Надоело сидеть в этой яме.

— Василий Степанович вот скажет, когда и где. Ну, рад я был повидать тебя, Петро.

…Через несколько дней, глубокой ночью, выбирая переулки поглуше, Полипов торопливо шел в сторону вокзала, где в крепком особняке с дубовыми ставнями жил Свиридов.

Открыла ему жена Свиридова, полная женщина с заплаканными глазами. Полипов рассчитывал увидеть возле дома какую-то охрану, но охраны не было, и дверь открыли сразу, без всяких предосторожностей, едва он сказал, кто ему нужен. Все это показалось Полипову странным.

Сам Свиридов лежал на кровати в брюках и нижней рубашке. Он был пьян, на столе стояли две бутылки, тарелка с огурцами.

— А-а, господин доносчик! — проговорил Свиридов. — Давно вас жду. Ну, какие новости?

И тон и слова — все было непонятно Полипову, они испугали его.

— Подпольный горком собирается завтра… В доме наборщика городской типографии Корнея Баулина, по адресу…

— Хорошо, хорошо. Я знаю этого наборщика. Не хотите водки?

— Послушайте, Свиридов! Что все это значит?

— А что? — Свиридов опустил ноги на пол, но с кровати не встал.

— Вы пьете, как… как последний пьянчужка! Живете без всякой охраны, будто в мирное время. И вообще…

— Вообще-то не надо бы пить. Гастрит у меня. Кишки будто ножницами стрижет… — И он потер живот. — А охрана есть.

— Послушайте, — еще раз сказал Полипов. — Я пришел по делу, а вы пьяны, невменяемы! Извините, я в таком случае пойду… Я ничего не понимаю.

— Кулепанов!

Распахнулась дверь, ведущая в соседнюю комнату, на пороге появился белогвардеец, за ним еще один.

— Возьмите этого… этого… Отвести в наше заведение! Отделайте его там хорошенько и бросьте в одиночку, — сказал Свиридов, не глядя на Полипова. Подошел к столу и налил из бутылки в стакан.