— Да и особенно-то некогда будет вникать в прошлое… Новые задачи к тому времени стоять будут, еще более сложные. Тут — психология, как говорится.

— Так… — усмехнулся Кружилин. — Психология? Умен ты, вижу. — Встал, тяжко ступая, пошел из кабинета. — Только, Петр Петрович, завод-то мы к ноябрю пустить должны.

— Ты же сам сегодня утром, разговаривая с обкомом, кричал в трубку, доказывал, что не успеть к этому сроку.

— Мало ли чего я кричал и доказывал.

— Но ведь его действительно нельзя… невозможно…

— Невозможно, а обязаны.

— Да как?

— Не знаю.

Не знал этого Кружилин и еще несколько дней. Чтобы не отвечать на телефонные звонки из области, дни и ночи пропадал на стройке. Полипова за это время видел раза два или три. Тот ничего не говорил, не спрашивал, только сосредоточенно хмурился… «А ведь радуется…» — каждый раз думал Кружилин. И чувствовал, как рождается в нем неприязнь к этому человеку.

Измотанный, опустошенный, вконец обессиленный, он как-то ночью позвонил в Новосибирск, на квартиру Субботина.

— Здравствуй, Иван Михайлович, — сказал он и замолчал, не зная, что говорить. Секретарь обкома терпеливо ждал. — Ты извини, что я так поздно… Я и не по делу даже… Так вот просто.

— Ну, это ты, Поликарп, врешь.

— Вру, — покорно согласился Кружилин. — Но звоню не официально, не как секретарю обкома. Можно? Понимаешь, больше не с кем так поговорить… По-простому, по-человечески…

— Значит, выдыхаешься?

— То ли слово? Выдохнуться можно, когда что-то сделаешь, сколько-то пути одолеешь. А я… как белка в колесе — кручу изо всех сил, а оно на месте. Что делать-то, а?

— Да… — промолвил, помолчав, Субботин. — Не телефонный это разговор-то, Поликарп… Если я скажу тебе, что мы тут все тоже… как белки в колесах? Поверишь? Тоже крутим, а оно все почти ни с места. Около трех десятков в область прибыло уже различных предприятий. И такие, как ваше, и помельче, и покрупнее. На подходе еще около дюжины… А сколько будет после этой дюжины? Радио-то слушаешь?

— Так что же это получается?

Кружилин проговорил и понял, что его вопрос звучит неуместно и наивно. Что получается? Как будто сам не понимает. Немцы наступают стремительно и неудержимо. Красная Армия сдает город за городом. Все что можно правительство эвакуирует. И все на восток, на восток, на восток. Куда ж еще?!

— То есть что происходит — понятно. Но когда же это кончится?

— Кончится, Поликарп Матвеевич, — негромко сказал Субботин. — Остановим немца. Остановим — и погоним назад.

Они оба помолчали.

— Так что же мне все-таки с заводом-то делать, а?

— Если б мне кто-нибудь ответил на такой же вопрос, — устало проговорил Субботин.

— Понятно… Значит, Полипов правильно мне советует?

— А что он тебе советует?

— Выслать в обком наш липовый график восстановления и пуска завода.

— Что ж… — чуть помедлил Субботин. — Он не так глуп, этот Полипов.

— Да, видимо… поумнее меня.

— Ты себе цену не набавляй, — донесся рассерженный голос. — Я не сказал «поумнее». Я сказал «не так глуп».

— Значит, высылать?

— А что тебе остается делать? — И опять, чуть-чуть помедлив, прибавил, как бы объясняя, почему Кружилин должен представить хотя бы липовый график: — А то у нас тут и так уже… ходят разговорчики, что ты там растерялся, ничего не можешь обеспечить.

— Что ж, так оно и есть. — Трубка давно нагрелась, жгла ему ухо. — Не могу.

— А кто сейчас, в такой обстановке, может? — Вопрос прозвучал так резко, что Кружилин вздрогнул.

— Ты что говоришь-то?! Ты подумай, что ты мне говоришь!

— Да, я говорю не то, может быть… — смягчился Субботин. — Завтра я тебе этого не скажу. Но сегодня ты же хотел по-человечески… Так вот, по-человечески я тебе скажу: трудности на нас свалились небывалые. Перед тобой, передомной, перед всеми каждый день встают задачи, многие из которых, если смотреть правде в глаза, почти или вовсе невыполнимы в данных условиях и в данные сроки. — И вдруг заговорил еще мягче, с какой-то до предела обнаженной простотой и сердечностью: — Но, дорогой мой Поликарп Матвеевич! Если мы сами себя убедим в своей беспомощности, в растерянности, в неспособности взять верх, что же тогда-то получится? Ты подумай.