— Но у нас есть танки!

— Где же они? — радостно спрашиваю его.

Поручик, батальонный командир, отступив от меня на два шага назад и поставив свою правую ногу на каблук тяжелого английского ботинка, на подошве которого были вбиты толстые железные гвозди-шипы, и качнув ботинком вправо и влево, весело сказал:

— А вот они, господин полковник!..

Мы все весело расхохотались. Этим он не только что показал, что «сила пехоты в ногах», но и показал, что он сам бодр и, пока ноги в целости, воевать можно.

Мы на фланге боевого пехотного расположения у Касторной. Остановив полк в ложбине, спрашиваю офицера:

— Где генерал Постовский?

— А вон, на курганчике… верхом на лошади, — отвечает он и указывает рукой на запад.

С вестовым скачу к курганчику. Возле него стоят конные ординарцы. На самом курганчике еще два верховых солдата.

— А где генерал Постовский? — спрашиваю я их, думая, что офицер ошибся.

— А вон на курганчике, — отвечает один солдат.

— Где на курганчике? — уточняю я.

— Да вот, что недалеко перед Вами, — поясняет он.

На курганчике стояли два солдата верхом на лошадях, как близнецы похожие один на другого. «Поеду к ним и расспрошу как следует — где же именно генерал Постовский?» — решаю. Нажав на тебеньки, вскочил на курганчик.

— Где генерал Постовский? — спрашиваю я переднего.

— А Вы кто такой будете? — слышу от него.

— Я командир 2-го Хоперского полка и прибыл с полком в распоряжение генерала Постовского, которого и ищу, — говорю запросто.

— A-а… здравствуйте, полковник!.. Я и есть генерал Постовский, — отвечает мне одна фигура из этих двух, по внешности, рядового солдата.

И я только тогда обратил внимание, посмотрев на его генеральские плечи и на его военный мундир. Он был таков: солдатская шинель с суконными погонами того же цвета; по погонам химическим карандашом в чуть заметную линию проведены три кривых зигзага; на голове была солдатская фуражка защитного цвета; казенный английский шерстяной серый чулок, выдаваемый солдатам Добрармии, охватывал подбородок и уши генерала, концами своими где-то прятался под фуражкой, предохраняя уши от холода; два таких же чулка были надеты на его руки и заменяли перчатки; четвертым чулком, как шарфом, была охвачена шея генерала; на белом круглом лице пушистыми клочками в разные стороны коротко вились и бородка, и усы…

Под ним был рыхлый обозный конь грязно-серой масти с дрянным обозным седлом и с убогой мужицкой уздечкой. Конь как лежал ночью в своем конском помете, так и остался в нем, свежем, неприятном для глаз и для обоняния… Конь стоял, понурив голову, и у него на косматой шее, как никому не нужные, ни седоку ни лошади, висели длинные поводья. Генерал в бинокль осматривал предстоящее поле боя.

— Ваше превосходительство… по распоряжению начальника 1-й Кавказской казачьей дивизии со 2-м Хоперским полком в Ваше распоряжение прибыл! — отрапортовал ему.

— Очень приятно!.. Очень приятно, полковник!.. Где же Ваш славный полк? — быстро произнес он.

— Мой славный полк в ложбине, — доложил я генералу и рукой указал на восток.

«Что за ненужная любезность? — ударило мне в голову. — И почему «славный»? Ни меня, ни полка он не знает, к чему эта похвала? Вам нужна конница, так вот я и прибыл с нею», — возмущаюсь в душе.

Я с удивлением рассматриваю его «мундир», и он это заметил.

— Что?.. Удивляетесь, как я одет? — нарушает он мое молчаливое любопытство и удивление. — Это все, во-первых, чтобы было тепло, — поясняет он и поправляет на своих руках солдатские английские «чулки-перчатки»… — А во-вторых, чтобы неприятель не заметил — «где генерал?»… Это как бы маскировка… Но я очень рад, что Вы прибыли ко мне. И когда мы вернемся на ночлег в Касторную — обязательно зайдите ко мне на чай, — добавляет он. — У Вас отличная кобылица, полковник! И не боитесь ли Вы, что ее могут убить в бою?

— Не только кобылицу, но и меня могут убить в бою, — отвечаю ему.

— Да, Вы правы… Да и напрасно Вы одеты в серебряные погоны! Смотрите вот на меня!.. Если поймают красные — я словно солдат. А свои солдаты и так меня знают, что я есть генерал. Я даже и не бреюсь, поэтому… — выражает мне «свой духовный мир» командир пехотной бригады, защищающий теперь своими сборными полками важный железнодорожный узел Касторную.

Отправив полк по квартирам, я у него в штабе бригады. Штаба бригады, собственно, и нет. При нем за начальника штаба находится Терского войска подъесаул Слюсарев. [215] Он в хорошей шубе-черкеске. Слюсарев рад видеть у себя офицера-кубанца и с удовольствием говорит со мною. По выпуску из военного училища он, безусловно, старше меня, почему хотя он и в чине только подъесаула, но держит себя совершенно ненатянуто. Мне это понравилось.

Перед генералом Постовским маленький карточный столик. Он пьет чай и без умолку говорит, говорит, рассказывает что-то и тут же спрашивает Слюсарева о ходе фронтовых дел.

Не буду писать о том, как он предложил мне жениться на его старшей дочке… Уйдя от него, по событиям на фронте, я его больше не встречал.

…В недопустимый курьез поставил себя Буденный, описывая им взятие Касторной. Он пишет в своей книге: «Генерал Постовский, бросив свой штаб, пытался на санях скрыться из Касторной, но был опознан нашими бойцами и зарублен». [216]