– Райла, тебе этого довольно?

– Думаю, что нет, но и этого было бы больше, чем было у нас до этого.

– Удивляюсь.

– Удивляешься? Чему?

– Пожалуйста, постарайся понять. Стань на некоторое время мной. В тот день, когда ты отвезла Хайрама в госпиталь, я был на ферме. Точнее, мы с Боусером. Походили немного, посидели на ступеньках, как прежде. Мы даже вошли в дом, но я не пошел дальше кухни. Я сидел там за столом и вспоминал, как это было. Я чувствовал себя потерянным. Неважно, что я делал, где я ходил, что думал – я был потерян. Все это изменилось.

– Изменения тебе не нравятся?

– Не знаю. Знаю, что все это делать должен. Сейчас у нас есть деньги, а прежде их никогда не было. Мы теперь можем путешествовать во времени, а никто другой не может. Думаю, что все это из-за Хайрама и ощущения нашей неустойчивости…

Она взяла мою руку в свою.

– Знаю, – сказала она. – Знаю.

– Как?! И ты тоже?

– Нет, Эйса. Не я. Но ты – я знаю, как ты можешь чувствовать себя. Я чувствую себя виноватой. Это я втравила тебя в это дело.

– Меня легко было втравить. Не упрекай себя. Тебе не за что себя упрекать. Дело в том, что я любил эту ферму. Когда я увидел ее в тот день, я понял, что потерял ее.

– Пойдем прогуляемся, – предложила она.

И мы пошли рука об руку, вниз по гребню, и все, что окружало нас, был мир Мастодонии. С холма доносился резкий крик козодоя, и мы остановились, очарованные. Здесь мы его слышали впервые. Я уже и не ожидал услышать его, поскольку нелогично заключил, что их здесь нет. Но вот при этом крике я понял, что это – звук дома, он вызвал во мне память о давно забытых годах, принес дальний запах свежескошенного сена, которым тянуло от только что выкошенных полей, вспомнилось звяканье колокольчиков в стаде коров, которых выгоняют на пастбище после дойки. И, слушая, я чувствовал, что странное довольство наполняет меня.

Мы вернулись к передвижному домику и позвали Боусера внутрь. Он степенно пошел прямо к комнате Хайрама. Какое-то время мы слышали, как он возится на одеяле, устраиваясь на ночь.

В кухне я соорудил графин «манхеттена» и понес его в гостиную. Мы сидели, выпивали, расслабленные и цивилизованные.

– Помнишь тот день, когда я появилась? – спросила Райла. – Внезапно, после этих двадцати лет?

Я кивнул. Мне казалось, что я запомнил каждую минуту того дня.

– Я все время спрашивала себя, когда ехала в Уиллоу-Бенд: а что, если придет время, когда я пожалею о своем приезде? С тех пор я не раз задавала себе этот вопрос, Эйса. Теперь я хочу сказать тебе, что не жалею ни о чем. И вопросов этих больше не задаю. Дело не в путешествиях во времени, не в веселье и не в деньгах. Дело в тебе. Я никогда не пожалею, что вернулась к тебе.

Поставив стакан, я пошел к кушетке, на которой она сидела, сел с ней рядом, взял ее руки в свои. Так мы сидели долго, похожие на пару глупых детей, которые внезапно открыли, что любят друг друга. Во мне росла благодарность к ней за то, что она сказала мне, и я думал, что, может быть, должен сказать ей то же, но не было слов, какими бы я мог выразить то, что чувствовал. Вместо этого я сказал то, чем было полно мое сердце:

– Я любил тебя, Райла, думаю, что всегда любил, с первого дня, как только увидел тебя.

На следующий день, вскоре после полудня, приехал Куртни на машине, которую одолжил ему Бен. С ним был сенатор Абель Фримор.

– Я доставил его в ваши руки, – сказал Куртни. – Старик никак не соглашался говорить со мной. Ему нужно поговорить именно с вами. Он хочет взять быка за рога. Кроме того, пробудилось к жизни Налоговое Управление: их представители уже были у меня. Однако я не думаю, что дело сенатора имеет к ним какое-либо отношение.

– Никакого, – сказал сенатор. – Подобно любому здравомыслящему человеку, я стараюсь держаться от них подальше.

Он относился к немногочисленным мужчинам с лицом типичного фермера. Волосы его были белыми и редкими, лицо и руки – загорелыми и обветренными. Он был невысокого роста, стоял возле машины и оглядывался вокруг.

– Итак, Мастодония, – сказал он. – Куртни говорил мне о ней. Когда вы собираетесь начать ее делить?

– Мы не собираемся этого делать вовсе, – резко сказала Райла.

– Должен вам сказать, – проговорил Куртни, обращаясь к нам, – что Сафари прибудет завтра. Несколько дней назад позвонил Бен, сказал, что дороги открыты. Рад, что тебе это удалось.

– Не без труда, – заметил я.

– Мне бы хотелось остаться и поглядеть, как отправится первое сафари. Того же хочет и сенатор. У вас найдутся комнаты, чтобы переночевать?

– Две комнаты есть, – ответила Райла. – Добро пожаловать. Но один из вас будет спать в одной комнате с Боусером.

– Не будет ли возможности отправиться туда с ними? – спросил сенатор. – Только чтобы взглянуть вокруг. Быстренько осмотреться и вернуться назад.

– Это будет зависеть от людей Сафари, – ответил я. – Поговорите с тем, кто возглавит группу.