— Вы правы, — согласился Никодимус. — Я не человек. Я следующая вещь после человека. Я — друг человека.

— Ну, так отлично, — счастливо заявило создание. — Это поистине отлично. Ибо я был тем же самым для Шекспира. Лучшим другом, какой у него был, — так он говорил. Конечно же, мне недостает Шекспира. Я им восхищался до чрезвычайности. Он мог очень многое. А вот чего он не мог, это выучить мой язык. Волей-неволей пришлось мне его языку обучиться. Он рассказал мне об огромных носителях, с шумом и громом путешествующих сквозь космос. Так что когда я услышал ваше прибытие, то поспешил сюда с большой скоростью в надежде, что то приближается кто-либо из народа Шекспира.

— Тут есть нечто совершенно неправильное, — обратился Хортон к Никодимусу. — Здесь, так далеко в космосе, не могло быть людей. Корабль, конечно, занесло сюда в поисках планет, но это потребовало кучу времени. Мы же почти в тысяче световых лет от…

— Земля теперь уже, — отозвался Никодимус, — может иметь и более быстрые корабли, движущиеся во много раз быстрее света. Пока мы доползли сюда, нас могло обогнать множество таких кораблей. Так что, каким бы странным все это ни казалось…

— Вы говорите о кораблях, — заметило создание. — Шекспир говорил о них тоже, но в корабле он не нуждался. Шекспир явился сюда туннелем.

— Послушай-ка, — сказал ему Хортон, испытывая некоторое раздражение, — попробуй же говорить хоть сколько-нибудь вразумительно. Что это еще за история с туннелем?

— Вы хотите сказать, что вам неизвестно о туннеле, проходящем меж звездами?

— Никогда не слышал о нем, — подтвердил Хортон.

— Давайте-ка вернемся назад, — предложил Никодимус, — и попробуем начать все сначала. Я так понимаю, что вы уроженец этой планеты?

— Уроженец?

— Ну да, уроженец. Вы сами отсюда. Это ваша родная планета. Вы здесь родились.

— Ничего подобного, — с большим чувством ответило создание. — Я бы и не помочился на эту планету, коли мог бы того избежать. Я бы не остался здесь и на мельчайшую единицу времени, если бы мог уйти. Я в спешке явился сюда, дабы выторговать проезд отсюда, когда вы покинете это место.

— Ты явился сюда так же, как и Шекспир? По туннелю?

— Конечно, по туннелю. А как бы иначе я здесь оказался?

— Но тогда уйти должно быть просто. Ступай в туннель и отправляйся по нему.

— Не могу, — простонало создание. — проклятый туннель не работает. Он оказался слишком непрочным. Действует только в одну сторону. Доставляет сюда, но не уносит обратно.

— Но ты сказал — туннель проходит между звездами. У меня создалось впечатление, что он ведет ко многим звездам.

— Ко стольким звездам, что ум не в силах сосчитать их, но здесь он нуждается в починке. Шекспир пробовал наладить его, и я пробовал, но мы не смогли. Шекспир лупил его кулаками, пинал ногами, орал на него, произносил ужасные слова. Однако он так и не заработал.

— Коли ты не с этой планеты, — сказал Хортон, — так, может, ты нам расскажешь, что ты такое.

— На это ответить просто. Я плотоядец. Хищник. Вы знаете, что такое хищник?

— Да. Тот, кто поедает другие формы жизни.

— Я — плотоядец, — произнесло создание, — и тем доволен. Я тем горжусь. Встречаются среди звезд такие, кто взирает на плотоядных с отвращением и ужасом. Они ошибочно утверждают, будто неправильно поедать существующих подобно тебе. Они называют это жестокостью, но я вам скажу, что ничего жестокого здесь нет. Быстрая смерть. Чистая смерть. Никаких страданий. Лучше болезни и лучше старости.

— Ну, хорошо, — согласился Никодимус. — Не надо продолжать. Мы ничего не имеем против хищников.

— Шекспир говорил, что люди — тоже хищники. Но не в такой степени, как я. Шекспир делил со мной добытое мной мясо. Он убивал бы и сам, но не мог делать это так ловко, как я. Я был рад убивать добычу для Шекспира.

— Я в этом уверен, — поддакнул Хортон.

— Ты здесь один? — спросил Никодимус. — На планете нет больше подобных тебе?

— Один-единственный, — отвечал Плотоядец. — Я совершал тайное путешествие. Никому не сказал про это.

— А твой Шекспир, — спросил Хортон, — он тоже был в тайном путешествии?

— Были столь беспринципные создания, что хотели бы разыскать его, заявляя, будто бы он причинил им какой-то воображаемый вред. Он не имел желания быть ими найденным.

— Но теперь Шекспир мертв?

— О, он мертв совершенно. Я его съел.

— Ты… что сделал?

— Всего лишь плоть, — пояснил Плотоядец. — И со тщанием сохранил кости. Не вижу, почему бы мне не сказать вам, что он был жестким и жилистым, совсем не того вкуса, какой мне нравится. У него был довольно странный привкус.