— Лорри? — негромко послышалось сзади, с тропы.

— Они собрались у моста, — ответила девочка.

— Нужно пересечь дорогу до того, как они подойдут ближе. Идти недалеко, вы должны это сделать! — Лотта обращалась к мужчине.

— Скажите это моим ногам, мэм. Тут дело в воле, потому что плоть моя слаба.

— Держитесь. Лорри, держи Бевиса между нами и мостом, как укрытие. Поняла?

— Да. — Лорри отвела ветвь, обозначающую начало тропы. Лотта выехала на открытое место, лошадь ступала осторожно, рядом с ней спотыкалась темная фигура. Когда они оказались на дороге и Лорри поехала с другой стороны, Бевис уравнял шаг с ходом лошади Лотты, и незнакомец пошел между ними.

Они вернулись к Восьмиугольному дому. Когда достигли аллеи, ведущей к конюшне, Лорри услышала, что мужчина дышит тяжело, увидела, как он шатается, будто едва стоит на ногах. Лотта поддерживала его за плечо.

— Приведи Финеаса! — приказала она. Лорри повела Бевиса галопом, у конюшни соскочила с седла и побежала к двери.

— Финеас!

Он выбежал, миновал Лорри, будто не видел ее, и побежал по дорожке к Лотте.

— Я здесь! — Он остановился рядом с незнакомцем и подхватил его.

— Лорри… лошадей… в конюшню! Они идут!

Лорри подхватила повод лошади Лотты, а Лотта спешилась и, поддерживая незнакомца с другой стороны, с помощью Финеаса повела его по садовой тропе к задней двери дома. Лорри отвела лошадей в конюшню, закрыла дверь и побежала вслед за медленно движущимся трио.

Теперь голоса с дороги доносились слишком отчетливо. Лотта права: охотники идут.

— Сюда!

— Не могу…

— Нужно! — Это Лотта.

Каким-то образом он нашел силы, потому что они помогли ему подняться на четыре ступеньки и провели в заднюю прихожую.

— Быстрей!

Лотта и Финеас тащили незнакомца, Лорри шла за ними. Когда они вошли на кухню, что-то упало на пол, и Лорри подобрала. У стола стояла Чол, но, увидев их, подбежала, распахнула дверь, пошла пред ними по пути в зеленую комнату, а затем и в комнату с раскрашенным полом. Финеас и Лотта усадили мужчину в кресло, голова его откинулась на высокую спинку, а заросший бородой подбородок нацелился в потолок. Борода была густая и косматая, а глаза глубоко впали. Тело под лохмотьями худое, и мужчина непрерывно дрожал, будто очень долго пробыл на холоде. Лотта повернулась к Финеасу.

— Присмотри за лошадьми!

— Сейчас… — И он исчез.

Тогда она обратилась к Чол.

— Немного супа… и одеяла…

Но Чол продолжала стоять, глядя на почти потерявшего сознание мужчину. Потом посмотрела на Лотту.

— Он — один из них.

— Ну и что? В этой комнате, в этом доме — ты задаешь такие вопросы, Чол?

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и Лорри показалось, что, хотя они не произносят ни звука, тем не менее разговаривают, но так, что она не понимает.

— Неужели он оказался бы здесь, — менее строго произнесла Лотта, — если то, во что ты хочешь поверить, оказалось правдой?

Чол медленно покачала головой. Потом тоже вышла.

Мужчина в кресле как будто немного пришел в себя. Он передвинул ноги, и Лорри увидела большие дыры в подошвах его сапог. Руки он снял с подлокотников и поднес к воротнику куртки, вместо пуговицы скрепленному веревкой.

— Где… где… — Он открыл глаза и поискал что-то в одежде. — Где…

Впервые Лорри посмотрела на то, что держит в руках. Тонкая деревянная коробочка или поднос, примерно в шесть дюймов. К крышке приклеены раковины, множество мелких раковин, и еще сверкающие семена. Это рисунок: сердце из красно-коричневых семян, окруженное венком из раковин, а посередине, тоже из семян, два слова: «Вечно твой».

— Вы это хотите? — Лорри протянула ему коробочку.

Он шире открыл глаза и посмотрел на то, что она ему протянула. Губы его дернулись, и он произнес очень странный звук.

— Мы… цепляемся за вещи, — сказал мужчина. — Иногда слишком долго. Если что-то делаешь, это поддерживает жизнь. Даже в адском лагере это поддерживало меня. Но… нет… больше нет. Это больше не нужно. — Он взял у Лорри картинку их раковин и семян.

Держа ее в руке, чуть распрямился в кресле, осмотрелся и в последнюю очередь посмотрел на Лотту.

— Ради всего, что сохранилось достойным в этом безумном, тревожном мире, — сказал он, — я Чарльз Дюпре, к вашим услугам, мэм. И, если я совершенно не потерял счет времени, сегодня праздник. — И вот это чучело приподнялось и сделало жест, в котором сохранились остатки изящества. — Может быть, — он закашлялся и улыбнулся Лотте, — может быть, мне следует сказать: Мадам, не будете ли… моей валентинкой?