Аспасия тихонько выскользнула из постели. Никто не пошевельнулся. Ночник горел тускло, но давал достаточно света, чтобы она смогла найти в изножье кровати свою одежду и туфли, стоявшие на полу в ряд с другими.

Она и сама толком не знала, что собирается делать, пока не стала действовать. Если бы все, в том числе и Матильда, не спали так крепко, ей бы ничего не удалось. Держа в руках сумку с самым необходимым, она прокралась вон из комнаты.

До рассвета оставалось совсем немного. Повара уже встали, на кухне пекли хлеб. Сонный поваренок дал ей булку. Она добавила к ней головку сыра и две колбасы, завернув все в скатерть. Никто не спросил у нее, зачем ей эти припасы. Кому бы пришло в голову спросить, куда и с каким поручением отправляется в дорогу родственница императрицы?

В караульне пришлось использовать свое положение напрямую; но она получила в сопровождающие именно того человека, которого назвала: седого, в шрамах ветерана, которого не очень-то стремился отпускать его командир. Сам солдат, однако, охотно согласился охранять ее в дороге. Он проследил, чтобы приготовили к предстоящему путешествию ее мула и его лошадь, запасся провизией и водой.

— На всякий случай, — пояснил он, увидев ее удивленно поднятую бровь.

Аспасия кивнула. Вот поэтому-то она его и выбрала.

Он посадил ее в седло. Сел сам. И так тихо, как это только было возможно, они выехали с конюшенного двора.

Аспасия хорошо знала задние ворота. Они оказались совсем рядом с помойкой, и вонь была основательная. Мул неодобрительно фыркал. Аспасия заставила его идти рысью. Со стены раздался крик петуха.

Наступали первые проблески тусклого рассвета. Небо казалось тяжелым от туч, набухших дождем.

Скоро Аспасия была готова пожалеть о своем поступке. Это было безумие. Женщина с единственным охранником направляется трусцой по дороге в Аахен. Исмаила там уже нет. Императорская армия ушла, грозя огнем и мечом северу Франции.

Но вдруг…

В середине дня пошел дождь. Сначала он был мелкий, как мокрый туман. На исходе дня он усилился. Тяжелый шерстяной плащ Аспасии промок и потяжелел. Дорогу развезло.

Она не повернула назад. В Кельне у нее не было дел, которые не могли бы сделать другие. Никто в ней не нуждался. Может быть, бедный разграбленный Аахен будет к ней добрее.

Что-то у нее творилось с головой. Это не лихорадка, она давно прошла, дело было в другом. Она вновь чувствовала себя так же, как после смерти Деметрия. Не то чтобы ей хотелось умереть, ей просто не хотелось жить. Если бы она могла оказаться где-то в другом месте и стать кем-то совсем другим. О, если бы она могла убежать от себя самой…

Дорожные тяготы были расплатой за ее бегство — за ее отречение, как назвал бы это разум. Она оставила у начальника караула письмо, наказав передать его не раньше полудня. Теперь Феофано уже знает, где она. Но посылать в погоню уже поздно.

Благословен дождь. Он задержит всякого, кто последует за ней; и он разогнал всех придорожных хищников, четвероногих и двуногих, по их норам. Они не встретили никого, кроме насквозь промокшего и дрожащего богомольца, медленно ползшего на коленях, видимо, исполняя обет, в королевский город, и повозки с труппой бродячих актеров, интересовавшихся, в Кельне ли еще императрица. Они ехали из Аахена и сказали, что после того, как франки основательно разграбили его, императорская армия забрала для своих нужд то немногое, что еще оставалось.

— Когда он вернется, ему придется заняться восстановлением города, — сказала женщина, бывшая, по-видимому, главной, и хлестнула облезлую лошаденку. Та прижала уши и затрусила в сторону Кельна.

После этой встречи Аспасия прибавила ходу, к неудовольствию ее мула. Аспасия пообещала ему сухую подстилку, сладкий ячмень и сена сколько влезет, когда они, наконец, прибудут. Он недоверчиво покачал длинным ухом. Аспасия, извиняясь, похлопала его по шее и плотнее закуталась в мокрый плащ.

Они добрались до Аахена, когда день уже угасал. Мул поспешал, опустив голову, уши его повисли от усталости, но, наверное, он помнил об обещаниях Аспасии. Конь едва поспевал за ним. Всадники вымокли до нитки и тряслись от холода. Аспасия знала, что у нее такие же синие губы, как у Хайнриха.

У ворот стояла стража. Сломанные ворота были подлатаны. Наверно, это сделали люди Оттона, прежде чем ушли на войну. В городе пахло холодным дымом. Двери в домах были высажены, ограды поломаны. Там и сям на фоне неба торчали скелеты сгоревших домов.

Хайнрих тронул Аспасию за руку.

— Смотри, госпожа, — сказал он. — Взгляни сюда. — Голос его звучал хрипло не только от сырости.

Аспасия посмотрела, куда он указывал. Купол часовни был нетронут, и орел на нем, простирая крылья, гневно глядел вдаль, поверх своего разрушенного города.

Глядел на запад, на королевство франков.

Это сделали для издевки люди Лотара, прежде чем вернуться во Францию.

— Его величество обещал повернуть его обратно, когда вернется, — объяснил ей служитель во дворце, приветствуя Аспасию с некоторым удивлением. — Так обещал его величество. А ее величество собирается приехать, если она послала тебя, госпожа, вперед?