16 февраля 1840 года на балу у графини Лаваль французский атташе Барант приревновал Щербатову и повёл себя вызывающе дерзко, обратившись к русскому поэту в недопустимом тоне: «Вы слишком пользуетесь тем, что мы находимся в стране, где дуэль запрещена». «Это ничего не значит. Я весь к вашим услугам», – ответил Лермонтов.

Поединок состоялся на Чёрной речке. Сначала – на рапирах. А когда у Михаила Юрьевича сломался клинок, перешли на пистолеты. Барант промахнулся, после чего Лермонтов разрядил своё оружие в воздух и противники помирились. И всё бы хорошо, если бы слухи о дуэли не дошли до властей.

11 марта последовал приказ об аресте Лермонтова. По закону полагалась вечная ссылка в Сибирь и лишение дворянского достоинства. Но зачинщиком был Барант. Дело шло к царской милости. В Ордонанс-гаузе, где содержался Михаил Юрьевич, его навестил Белинский. Они встречались и прежде в 1837 году в Пятигорске, где Виссарион Григорьевич проходил курс лечения минеральными водами. Но в ту пору Лермонтов не пришёлся по душе великому критику, который, как всегда, был серьёзен и возвышен в своих мыслях, при том, что поэт посмеивался над ним. Теперь же они разговорились, и беседа получилась самая сердечная. И насколько же переменилось впечатление Белинского о Лермонтове: «Глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет поэт с Ивана Великого!..» Сравнение с высочайшим сооружением тогдашней Москвы, употреблённое критиком, пророчило Михаилу Юрьевичу переход из разряда «второй Пушкин» на первое место в ранжире российских гениев. Но мог ли знать Белинский, сколь мало времени отпущено Лермонтову на это самое «будет»?

Между тем до Михаила Юрьевича дошли слухи, что Барант недоволен его показаниями о выстреле в воздух и грозится наказать поэта, когда он окажется на свободе. Лермонтов добился, чтобы французского атташе тайком провели к нему в камеру для объяснения. Барант заверил, что слухи не точны и он вполне удовлетворён. О новом столкновении недавних дуэлянтов и посещении Ордонанс-гауза французом прознали власти, и последовавший приговор оказался привычно строг.

29 апреля поручик Лермонтов был переведён в Тенгинский пехотный полк тем же чином и отправлен на Кавказ. По дороге из Петербурга в Ставрополь сами собою сложились ностальгически горькие строки.

ТУЧИ

А ведь таким благодатным, таким успешным обещал быть этот год. Тут выход и поэтической книги Михаила Юрьевича – «Стихотворения», и прозаической – отдельного издания «Героя нашего времени». Думалось – начало, а получилось, что при жизни автора книг его более не выходило. Да и радость от этих была смазана новой ссылкой.

«Героя нашего времени» Николай I назвал жалкой книгой, показывающей большую испорченность автора. А в своём письме к жене за границу высказался подробнее: «Я дочитал до конца Героя и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойной быть в моде. Это же самое изображение презренных и невероятных характеров, какие встречаются в нынешних иностранных романах. Такими романами портят нравы и ожесточают характеры…» И в том же письме царственный критик добавляет, как бы обращаясь к поэту, сосланному под пули горцев: «Счастливого пути, господин Лермонтов, пусть он прочистит себе голову». Царь явно доволен вынесенным поэту приговором и едва ли замечает садистскую суть своей фразы, ибо проветриваться Лермонтову придётся на свинцовом ветру. А в целом суждение Николая I звучит весьма и весьма добродетельно. Было бы нетрудно поверить и в исключительное благонравие российского императора, если бы не знать, что творилось у него в государстве…

Летом 1840-го поручик Лермонтов был прикомандирован к отряду генерал-лейтенанта Галафеева, направлявшегося в экспедицию по Большой и Малой Чечне. 11 июля у речки Валерик произошло генеральное сражение, в котором со стороны русских действовало две тысячи штыков, со стороны горцев – шесть тысяч сабель. Михаил Юрьевич ввиду проявленного мужества был представлен к награде золотой саблей. Однако представление не было удовлетворено. Очевидно, «жадною толпой стоящие у трона» не соизволили поставить на нём положительной резолюции.

Однако храбрость вновь прибывшего поручика оценена непосредственным начальством, и под его команду поступает сотня казаков, нечто вроде партизанского отряда, с которым он совершает удалые набеги на неприятеля. Но и в последующих представлениях к наградам имя его непременно вычёркивается высшим командованием. В эту пору в Галафеевском отряде вместе с Лермонтовым воюет и Николай Мартынов, ротмистр Гребенского казачьего полка, вероятно, тоже не за примерное поведение направленный сюда из кавалергардов, к которым был причислен по окончании Юнкерской школы. Люди, ежечасно рискующие погибнуть от любой шальной пули неприятеля, очевидно, не испытывают потребности ни шутить друг над другом, ни обижаться на не слишком удачную фразу собеседника. Ну а чтобы вызывать к барьеру и наставлять друг на друга пистолетные дула – на войне вряд ли случается, ибо выглядело бы смешно и нелепо. Посему в эту пору бывшие школьные товарищи общались мирно, беседовали задушевно, не ссорились. А между тем как было поэту не подумать о завещании, хотя бы поэтическом, когда смерть, казалось, носилась по горным ущельям за его удалой сотней, угрожая настигнуть в любой момент.

ЗАВЕЩАНИЕ