Слова ее напомнили Хоукмуну об обещании Мелиадуса. Отвернувшись от девушки, он, скрестив руки на груди, молча уставился в чистое зимнее небо.

— Кельн, — повторила она чуть слышно. — Он похож на Камарг?

— Нет, — герцог посмотрел на крыши домов далеко внизу. — Нет, Камарг — дикий край, и всегда был таким. В Кельне же во всем чувствуется заботливая рука человека. Возделанные поля, каналы, узкие петляющие дороги, фермы, деревни. Кельн — это маленькая страна, где тучные коровы и откормленные овцы пасутся на заливных лугах с мягкой и сочной травой, дающей приют кроликам и полевым мышам среди стогов душистого сена. В Кельне живут добрые скромные люди, они очень любят детей. Дома там старые и такие же простые, как их хозяева. В Кельне не было ничего мрачного, пока туда не явились гранбретанцы. Словно обрушилась лавина огня и стали. Империя Мрака оставила на плоти Кельна свой след, как шрам от меча и пламени факела.

Хоукмун вздохнул и с печалью продолжил:

— Огонь и меч вместо бороны и плуга. — Обернувшись, он посмотрел на девушку. — Изгороди пошли на изготовление крестов и виселиц, трупы животных заполнили каналы и отравили земли, камни домов превратились в снаряды для катапульт, а людям пришлось или стать солдатами, или погибнуть. Другого выбора им не оставили.

Иссельда тронула его за плечо:

— Вы говорите об этом, словно о чем-то давно минувшем. Огонь вновь погас в его глазах.

— Все верно, так оно и есть. Это словно давнишний сон. И сейчас он мало что для меня значит.

Однако Иссельда чувствовала, что отыскала способ проникнуть в его душу и помочь ему.

А Хоукмун вспомнил, чего может лишиться, если вовремя не доставит девушку владыкам Гранбретании, и с готовностью принял ее участие, хотя по совершенно иным причинам, нежели она себе воображала.

Во дворе их встретил граф. Он осматривал старую лошадь и беседовал с конюхом.

— Она уже отслужила свое, — пояснил граф. — Пусть теперь пасется на травке.

Затем он подошел к дочери и Хоукмуну.

— Господин Ноблио сказал мне, что вы слабее, чем мы думали, — обратился он к Хоукмуну. — Можете оставаться в замке Брасс, сколько вам будет угодно. Надеюсь, Иссельда не слишком утомила вас беседой.

— Нет, что вы. Я отдыхаю, прогуливаясь с ней.

— Вот и прекрасно. Вечером у нас будет небольшой праздник. Я попросил Ноблио почитать нам что-нибудь из его последних сочинений. Он обещал подыскать нечто легкое и остроумное. Надеюсь, вам это доставит удовольствие.

Хоукмуну почудилось, будто граф смотрит на него с каким-то особым вниманием. Неужто он догадался о цели его приезда? Брасс славился своим умом и проницательностью. Но если уж сам барон Калан не смог разобраться в герцоге, то, несомненно, и графу это окажется не по силам. Хоукмун решил, что нет причин для опасений, и позволил Иссельде увести себя в замок.

В тот вечер был устроен торжественный ужин, и граф не поскупился на угощение. За столом собрались самые почтенные граждане Камарга, несколько самых известных скотоводов и тореадоров, в том числе и вполне оправившийся от ранений Мэтан Джаст, которого граф год назад спас на корриде.

Дичь и рыба, несколько сортов мяса, всевозможные овощи, разнообразные напитки, эль и множество превосходных соусов и гарниров — все это было выставлено на длинном широком столе. Дориан Хоукмун сидел по правую руку от графа. По левую восседал Мэтан Джаст, победитель в последней корриде. Джаст преклонялся перед графом и так благоговел перед ним, что тому порой делалось неловко. Рядом с Хоукмуном сидела Иссельда, а напротив нее — Ноблио. На другом конце стола расположился одетый в пышные меха старый Зонзак Элькарэ, знаменитый скотовод Камарга. Он много ел и часто смеялся. Рядом с ним сидел фон Виллах, и оба почтенных мужа казались весьма довольными друг другом.

Пиршество близилось к концу, сластям, конфетам и знаменитому камаргскому сыру воздали должное, и перед каждым гостем поставили по три кувшина с разными винами, небольшой бочонок эля и вместительный кубок. Перед Иссельдой стоял лишь один кувшин и маленький бокал, хотя за ужином она пила не меньше мужчин.

Вино помогло Хоукмуну немного расслабиться, и он стал даже чуть более оживленным. Раз или два на губах его появилась улыбка, и если уж он и не отвечал на чужие шутки, то хотя бы не подавлял гостей своим мрачным выражением лица.

— Ноблио, — раздался голос графа. — Вы обещали нам балладу! Ноблио с улыбкой поднялся с места. Лицо его, как и у остальных пирующих, раскраснелось от вина и обильного угощения.

— Баллада называется «Порицание лести». Надеюсь, она вас позабавит.

С этими словами он принялся читать:

Чтоб воспеть улыбку милой, Жемчуг песнопевцу нужен: Как же он прославит зубки, Не упомянув жемчужин? А вот зубы коренные, Не в пример передним, нищи, Хоть на них лежит забота Пережевьсванья пищи. В мадригалах и сонетах Непременнейшие гости — Перламутровые ушки, Носики слоновой кости. Чем же провинились локти, Что о них молчат поэты?…