Шрифт:
Едва только незваный гость увидел вышедших из кабинета, как тотчас же поднялся с места и принял вежливый и скромный вид. Пропуская мимо себя филозофа-князя, «галка» даже глаза опустила, встретив неприязненно-холодный взгляд хозяина.
«Нахал эдакий», – подумалось князю. И затем, обернувшись к своему спутнику, он вымолвил, показывая на сына:
– Алексей Григорьевич, позвольте иметь честь представить вам сына моего…
– Мы, князь, уже знакомы… – проговорил гость. – Мы не раз встречались, хотя не упомню где…
Он поздоровался с князем Егором и быстро двинулся далее…
Князь удивился вдвойне, ибо, оглядев внимательно сына, заметил в нем что-то особенное. Спросить было нельзя – надо было следовать за гостем.
«Какой бес в тебя влез!» – подумал Телепнев.
Князь Егор показался отцу смущенным, будто оробевшим, даже имел вид совершенно потерянного человека.
Когда князь, сопровождая гостя, уже выходил на крыльцо, за спиной его раздался сдавленный и робкий шепот сына, догнавшего их.
– Батюшка… Простите.
– Чего ты, – обернулся князь, отставая от гостя.
– Я… Простите… Я за вас опасаюсь… Человек сильный.
– Что ты? Белены объелся?.. – сильным шепотом отозвался Филозоф, сразу вспылив и грозным взглядом меряя сына с головы до пят. – Рехнулся, что ль? Тебе, дураку, самый лядащий питерский франт в страх и в диковинку.
– Стерпит, батюшка, а потом… отплатит!
– Дурафья-кутафья! – усмехнулся князь сердито и презрительно.
И Филозоф мотнул головой, как бы сожалея, каков дурак-сын у него уродился.
И князь догнал гостя, уже спускавшегося с крыльца на двор и поджидавшего хозяина.
Князь Егор, еще более смущенный, вернулся быстро в залу к своему собеседнику, а Филозоф поспешил извиниться пред своим гостем за то, что сын задержал его.
Через минуту весь княжий конный двор засуетился. Конюхи и кучера бегали и кидались как угорелые. Наконец началась выводка лошадей, которыми князь мог действительно похвастаться. После всех «на закуску», как доложил хозяин, был выведен известный на всю Москву шестерик серебристых коней.
Гость пришел в восторг от шестерика. Князь сиял довольством.
– Я бы почел за великую честь и за счастье, – вдруг вымолвил Филозоф, как бы вопросительно и с волнением в голосе, – если бы был удостоен дозволения поднести этих моих серебряных – государыне монархине.
– Полагаю, что такое право имеет всякий подданный, – уклончиво отозвался гость и тотчас же перевел разговор на трудность подбирать коней, когда масть редкая и диковинная.
«А-а, вот что! – подумал сердито князь. – Понятно! Знакомиться хочешь, а чтобы я в тебе руку имел – не хочешь. Все вы – таковы!..»
XXII
Филозоф-хозяин и его дорогой гость перешли в сад и уселись на лавочке в средней аллее. Беседа их была особая, важная, даже, казалось, огромного значения для обоих, если бы кто стал судить по их лицам и глазам. И каким образом возникла подобная беседа? С чего пошла? Бог весть! Судьба!
Богатырь-офицер говорил, что не прочь бы жениться, так как холостая одинокая жизнь ему надоела, да, на беду, он полюбил девушку-москвичку, родные которой не желают принять его в свою семью.
Князь говорил, что удивляется, как могли найтись таковые люди, так как, по его уверению, он редко встречал более душевного человека, к которому поневоле «сердце ложится». Сдается, что такой именно человек должен всем понравиться так же быстро, как вдруг «пришелся по душе» ему, Телепневу.
– Вашими устами да мед бы пить, князь, – грустно и тревожно отозвался богатырь на горячую речь хозяина. – Но позвольте усумниться.
– Как усумниться! В чем?!
– Так сказывать изволите… Ради любезного гостеприимства и общежительских правил… Я не могу сметь думать, что в такой короткий срок я мог вам настолько понравиться.
Князь еще горячее начал доказывать гостю, что он, филозоф, людей знает и видит сразу насквозь. На что иному год нужно, ему, князю, часу довольно.
– Ваша прекрасная душа, Алексей Григорьевич, вся на ладони, – с чувством заговорил он. – Я нравом и речью прям! В жизни своей никогда не кривил душой… Кто бы ни был мой знакомый, большой ли, малый ли человек, – мне все едино. Недаром меня Филозофом прозвали.
– Положение мое особое, исключительное, князь… – заметил гость. – Иной желает дочь совсем иначе замуж выдать. Ведь вот и вы… Сознайтесь… Если бы… У вас вот дочь…