И сейчас, спустя лет сорок или больше, так научились действовать не все вратари – даже в серьезных профессиональных командах. Стало быть, Яшин, намного опередив время, играл более современно, чем многие из них. Поэтому как нонсенс воспринимаются высказывания Маслаченко, будто яшинский подход к вратарскому делу выглядит устаревшим. Якобы еще с давних времен воцарения бразильской системы 1+4+2+4, когда игра становилась стремительнее, подачи в более людную штрафную уже направлялись по низкой крутой траектории, резаными ударами, а «парашюты» начали себя изживать, как и игра вратаря головой.

Перемены схвачены верно, хотя и чрезмерно абсолютизированы (высокие навесы, игру вратаря головой видим и сейчас). Но разве Яшин не адаптировался к новшествам, разве не в эти годы был единодушно усажен авторитетной международной экспертизой на вратарский трон? Да, стартовая скорость не была его коньком, зато помогла избежать репутации вратаря импульсивного, дерганого, которую наработал кое-кто из слишком порывистых ребят, да и недостаточную скорость старта и передвижения Яшин с лихвой окупал необычайным предвидением и молниеносной динамикой мышления.

Ко всему прочему сегодня как никогда востребована яшинская готовность учащенно вмешиваться в командные действия взамен выжидания наката событий, активно использовать удары ногами и головой, впрямую выполнять обязанности «чистильщика». Последнее особенно важно при теперешней моде на линейную защиту. Искусство вратаря читать игру вообще становится бесценным в сверхнапряженности и калейдоскопичной переменчивости хода встреч. И если Маслаченко признает за Яшиным это умение, а он не раз уверял, что признает, получается, что запутавшийся критикан сам себя высек на манер унтер-офицерской вдовы, потому что способность быстро оценить ситуацию, найти правильный выход из положения, да еще стать зачинщиком ответной атаки и есть контрапункт современной вратарской модели.

Когда-то вратарь был озабочен только одним – неприкосновенностью своих ворот, а Яшин первым добровольно и сознательно взвалил на себя ношу других важных обязанностей, заодно, кстати, усиливающих ту самую неприкосновенность. Это было его «ноу-хау». Не столько изобретая велосипед, сколько совершенствуя и систематизируя тактические находки предшественников, Яшин получил стратегический выигрыш внедрением в практику абсолютно новой линии вратарского поведения, которую с интересом и благодарностью принял весь футбольный мир. «Франс футбол» тонко заметил, что «слиянием непосредственно вратарских и организаторских начал Яшин достиг невиданной до него свободы действий голкипера».

Знаток всего на свете публицист Юрий Рост как-то обмолвился, что прыжок в высоту «бросбюри-флоп», названый по имени его изобретателя и первого исполнителя, олимпийского чемпиона 1968 года, мог родиться только в свободной стране. Опять «полемисты-вольнодумцы» ни к селу ни к городу приплетают идеологию, готовы политизировать даже способ прыжка, объяснив, что никакой тренер не разрешил бы у нас отойти от утвержденных предписаний. Хочу спросить Роста: как же разрешили невиданные «ультраси» Ольге Корбут? Почему не остановили Станислава Жука с его бредовыми выдумками в парном катании фигуристов? Наконец, как в несвободной стране Льву Яшину разрешили, разгуливая по всей штрафной, произвести вратарную революцию и «достичь невиданной до него свободы действий голкипера»?

С сожалением отмечаю для себя, что Яшин не похож на тот возвышенный образ вратаря, который рисует Владимир Набоков. С сожалением только потому, что хотелось и к Яшину в полной мере отнести сочные слова писателя, который сам когда-то баловался игрой в воротах и со знанием дела живописал: «В России и вообще на континенте, особенно в Италии и Испании, доблестное искусство вратаря искони окружено ореолом всеобщего романтизма. В его одиночестве и независимости есть что-то байроническое. На знаменитого голкипера, идущего по улице, глазеют дети и девушки. Он соперничает с матадором и гонщиком в загадочном обаянии… Он белая ворона, он железная маска, он последний защитник». Но обаяние Яшина не загадочное, а вполне земное – да, он последний защитник, но вовсе не одинокий, не отделенный от партнеров, а действовавший в тесной увязке с ними, игравший на них, занимавшийся не только своим, но и общим с ними делом.

Если воспользоваться словесным оборотом Аркадия Галинского, Яшин прежде всего в том и гений, что выношенную простоту манер и приемов направил на творение новой игры вратаря. Максимально упростив форму, неимоверно обогатил содержание. Талант, даже суперталант прекрасно исполняет свою партию, не выбиваясь с накатанной колеи, а гений отличается от обыкновенного таланта тем, что выламывается из нее, открывает неизведанное. Гений – непременно создатель того нового, что заслуживает профессионального признания и становится достоянием других. Яшин на годы вперед сформировал вратарский эталон. А оттеняют гений, как полагается, вечные спутники – неприятие и непонимание, особенно на первых порах, и зависть, отторжение чужого успеха, особенно на последних. Жаль, что в яшинском случае такое обязательное сопровождение нигде так не заметно, как в собственной стране, которой он служил верой и правдой.

«Гениев не прощают» – с такой афористичной отточенностью мог выразиться только Бернард Шоу. Это сильнее, глубже констатации, что не понимают или завидуют – именно не прощают. Бывает, что не сразу и сообразишь, почему, да отчего. С какой стати, например, напустился на Яшина Виктор Каневский, довольно заметный в 60-е годы форвард киевского «Динамо», игравший и за сборную СССР?

Судя по концовке того блока вопросов и ответов, который касался Яшина в обширном интервью Каневского газете «Спорт-экспресс» 27 октября 2006 года, давний партнер, если не лукавит, лично к нему относится не так уж плохо («приятный в общении, никогда не зазнавался, никогда никому не нагрубил, о нем только хорошее можно сказать»…). Но несколькими-то строками выше сказал хуже некуда. Ладно еще – дело знакомое – зайклемил за Чили-62. Но такое впечатление, что кроме Чили, где тоже играл, других международных матчей Яшина не видел, ничего о них не слышал. Читаем: