— Лен, меня дочь ждет. Мне ехать надо.

— Да, да… А когда ты вернешься, Маш? Давай я вечером зайду? Тебе же, наверное, выговориться надо, а?

— Нет, не надо. Мне есть кому выговориться, спасибо. Пойдем, я тебя провожу.

Бедной Лене ничего не оставалось, как покинуть информационное поле без выяснения подробностей. Шагнув за порог, Лена обернулась, взглянула напоследок с любопытством, хотела еще что-то спросить, но она торопливо захлопнула дверь, даже цепочку накинула для верности. Потом остановилась на секунду у зеркала…

Лучше бы не останавливалась. Ужасно, что Лена ее в таком состоянии видела. Тем более после ее ухода стало еще хуже. Бродила по квартире из угла угол, пытаясь справиться с очередной панической атакой. Хоть бы Славка позвонила, что ли! Она же сказала вчера — буду, мол, часто звонить. И приходить. И где? Никому, никому нет до нее никакого дела.

Славка позвонила. Вечером. Осторожно спросила в трубку:

— Ну как ты, мам?

— Хорошо.

— Честно?

— Не совсем. Если честно, то плохо.

— Хочешь, я завтра приеду? Сегодня не могу, мы к шефу Макса на юбилей идем. А он мужик мнительный, если не придем, не так истолкует.

— Да, конечно, Слав. Надо обязательно идти к шефу на юбилей.

— Ой, а завтра у меня тоже не получится. Но в понедельник обязательно, мам.

— Хорошо, Слав. Как скажешь.

— Ну, ты это… Не умирай там, ладно? Все образуется, вот увидишь.

— Ладно, Слав, я не умру.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Ну, тогда, пока?

— Пока, Слав.

Села на диван, подтянула под себя ноги, закрыла глаза. Вздохнула: «Я ведь не умру, правда? Я есть? Или меня уже нет? Как это страшно, когда себя в знакомом до боли пространстве не ощущаешь… Душа выскочила из тела, бродит где-то. Ау… Где я? Нет меня… Только эхо. Надо пойти спать, утро вечера мудренее. Какая глупая пословица, господи. Как оно может быть мудренее, с чего ради? И какая вообще разница — утро, день, вечер… Или ночь… Все без разницы. Один хрен, как говорит Вика. Все равно — страх и тоска. Тоска и страх…»

К вечеру воскресенья заблудшая душа вернулась в тело. Нет, лучше от этого не стало, просто голова начала соображать. Если, мол, ты за эти два дня не померла, то и завтра жива будешь. А завтра понедельник, на работу надо идти. Одежку какую-то приготовить, сувениры дорогим сотрудницам из чемодана достать. И под душ залезть, наконец. И голову помыть…

За хлопотами не заметила, как вечер прошел, за окном луна на небо выкатилась. Легла в постель, глянула на нее… А Саша, значит, так и не позвонил. И не пришел. Хотя Славка сказала, что он через неделю объявится, не раньше… Чтобы поговорить, значит…

О боже, через неделю. Какая вечность — через неделю…

Запах от шашлыка шел аппетитный, но гурманских восторгов не вызывал. Может, потому, что на душе было скверно? И не то чтобы совсем скверно… Нет, само слово в корне неправильное. Скверно — это когда кругом плохо, просвета нет. А у него просвет как раз есть. Только не прорезался еще, не так все просто. Ох непросто…

Саша вздохнул, провел тыльной стороной ладони по груди, там, где недовольно бухало сердце. Ощутимо бухало, не к добру. Надо бы за таблетками в дом сходить, которые ему Валя купила. Ведь настояла-таки, потащила по докторам. Нет, с одной стороны, приятно, конечно, что она так заботится. Столько заботы, если ее по граммам да по копеечкам собирать, он за всю предыдущую жизнь и не видывал. А с другой стороны… Он же не какой-то там слабак или мужик-неженка! Но все равно приятно, конечно, что там говорить. Просто не привык… Не умеет еще. Стесняется.

А воскресный денек-то, кажется, ничего, разгуливается… С утра пасмурно было, а сейчас побежали по газону солнечные пятна — красиво. Газон ровный, шелковистый, травка от ветра чуть колышется. По цвету — чистый изумруд, а не газон. Отсюда, из беседки, особенно хорошо видно. И дом видно с торца. И окна их спальни. И цветы у дома, и кусты, подстриженные диковинными загогулинами. А от беседки к дому дорожка ведет, ослепительно-белая, блестит, как ручей. И сама беседка — произведение дизайнерского искусства. Все, все кругом глаз радует. Шашлык, удобные плетеные кресла, открытая бутылка вина на столе…

Да уж. Сиди, смотри, радуйся. А глаз-то, сволочь такая, не радуется. И сердце болит. Прямо распирает его, зараза! И ладно бы, настоящей болью болело, а то ведь другая боль-то, которая виной называется. Уж сколько он от себя эту боль гнал, гнал… И Валя тоже ему толковала… Говорит, время надо, чтобы прошло. Время любую боль утоляет, и свою, и чужую. На время вся надежда.

А шашлык все, готов в принципе. Можно есть. Скоро Валя придет… Сядет, улыбнется уверенно, и боль сразу испугается ее улыбки. А пока… Еще вина выпить, что ли? Выпить, прищуриться на солнце, на зеленый газон… Вон там, на газоне, свеженькое солнечное пятно образовалось. А рядом еще, еще. Надо встать с кресла, пройтись по ним с бокалом в руке. Потоптать изумрудное солнце. Вот так, вот так… Хорошо.