Шрифт:
И все это происходит за три недели до референдума, то есть до того дня, когда иранский народ будет призван решить вопрос, быть ли вообще исламской республике!!!
К чему это все ведет? Только не к тому укреплению и утверждению веры, о котором мы все молимся. А многих это и оттолкнет — и непременно оттолкнет — от религии.
Невольно опять вспоминаешь несчастного Игоря Огурцова и его сподвижников и единомышленников. Представляется русский, православный вариант иранской религиозной революции. Ведь, отдавшись этой идее, до каких крайностей может дойти человеческая мысль!
Если православие — то уж давайте самое первозданное, досинодское, дониконовское, то православие, за которое ратовал и отдал жизнь протопоп Аввакум! Для женщин терем, сарафан, платок «в роспуск». На богослужении молящиеся мужчины — одесную, женщины — ошую.
Нет, я не против старообрядчества. И не потому только, что и в моих жилах течет староверческая кровь… Всякое вероисповедание, любой способ общения с Богом и прославление Его имеет право на свободное существование. Но еще и еще раз подчеркиваю: на свободное.
Что ему Гекуба, что мне, казалось бы, Иран, когда хватает и своих бед, и своего горя, и своей несвободы!
Но — мир неделим. Нетерпимость, проявленная где-нибудь в Южной Родезии или на юге США, в Кампучии или в Рязани, — одинаково опасна, как опасен вирус гриппа, возникшего где-то очень далеко от тебя.
Когда я узнаю, что в православной Албании закрыты все храмы, — мне больно. Когда я только что услышал, что в революционном Иране «фанатически настроенные мужчины» убивают свободомыслящих женщин, — это причиняет мне не меньшую боль.
Но, конечно, своя рубашка — это своя рубашка. Больше всего волнует, задевает, ранит то, что происходит — рядом, в твоей стране.
«Религиозный ренессанс в России» — так называется книга или доклад, сообщение о котором недавно мелькнуло в «Голосе Америки». Можно ли это назвать ренессансом, возрождением, но то, что какая-то часть думающей советской интеллигенции и вообще думающей молодежи обращается к вере, — факт неоспоримый.
Вот тот же «Голос» рассказывает историю Людмилы Щипковой, доцента Смоленского педагогического института. Женщина эта, участница московского христианского семинара, понимая, что дни ее в институте сочтены, на очередной лекции сообщила студентам, что она — человек верующий и что, судя по всему, эта их встреча — последняя. Так оно и случилось. Доцента вызвали куда следует и предложили подать заявление об уходе. Мол, она не маленькая, должна понимать, что ее реакционные убеждения несовместимы с высоким званием воспитателя советской молодежи.
Конечно, тут же вспомнилось интервью с Фуровым в «Комсомольской правде»: «Советские законы считают уголовно наказуемым деянием отказ гражданам в приеме на работу или увольнение с работы или исключение из учебного заведения — в зависимости от их отношения к религии».
Не уверен, не могу утверждать, что история Щипковой относится к нашему, то есть послехельсинкскому, времени. Но и сейчас, при всех свободах, прокламированных Фуровым и «Комсомольской правдой», трудно представить на кафедре советского вуза человека религиозного. Хотя… Вспомним Зою Владимировну Гуковскую. Ведь тоже, кажется, руководила кафедрой. Но Зоя Владимировна таилась. Даже человеку, с которым была откровенна по другим вопросам, она сказать прямо о своей вере не решалась. И, кроме того, ни в каких семинарах она, конечно, не участвовала.
«Поживем, увидим» или что-то в этом роде писал я совсем недавно, комментируя интервью Фурова. Пожили и увидели. В той же «Комсомолке» на той же полосе и на том же месте — очередная статья, уже одно название которой вдребезги разбивает всякие иллюзии: «Атакующий атеизм».
Речь идет о комсомольском собрании в Волынской области. Подобные собрания прошли по всей области — в 1386 комсомольских организациях. На повестке дня один вопрос: «О состоянии и мерах по дальнейшему улучшению работы по атеистическому воспитанию молодежи».
Приводятся выдержки из выступлений секретаря обкома ВЛКСМ, двух секретарей райкомов и секретаря Волынского обкома КПУ.
О чем говорил секретарь обкома ВЛКСМ?
«Мне кажется, в последнее время в нашей антирелигиозной работе наметилась некоторая самоуспокоенность. И произошло это вот почему. На протяжении нескольких лет у нас снижалось количество совершаемых религиозных обрядов, уменьшилось число молодых прихожан в церквах и молитвенных домах. Но едва мы ослабили внимание, как цифры эти стали уменьшаться медленнее, чем хотелось бы».
Что это такое «ослабили внимание», мы знаем. Поверим на какое-то время в «незыблемость и нерушимость» конституции, в серьезность того, о чем говорил сотруднику «Комсомольской правды» В. Г. Фуров. Ослабили внимание — это значит ослабили вожжи. Дали возможность людям жить, как они хотят.
Но вот «цифры стали уменьшаться медленнее, чем хотелось бы».
Уменьшаться ли? Если бы уменьшаться, вряд ли возникла бы нужда бить тревогу на весь Союз.
«Не буду приводить цифры», — говорит секретарь райкома. А почему, собственно, не привести эти цифры, если другие цифры приводятся, и весьма щедро. Например: в атеистических комсомольских собраниях по области участвовал 56 831 комсомолец. В кружках «Основы научного атеизма» занимается около трех тысяч человек. А сколько человек ходят в церковь или в молитвенные дома?..