В тяжелой болезни, поразившей Людовика в 1658 году, — той самой, когда за ним так преданно ухаживала Мария Манчини, — придворные усмотрели какой-то мистический знак, решив, что это предупреждение о том, что пора бы заканчивать войну.

«Болезнь истолковывали как проявление воли Господа, требовавшего мира, — писал на родину венецианский посол, — И королева-мать этим была так взволновала, а кардинал так напуган, что все не колеблясь поверили, что королева-мать тайно поклялась сделать все, что в ее силах, чтобы привести страну к миру».

Мазарини с удвоенной энергией занялся тем, чтобы заключить соглашение как можно быстрее. Он даже пошел на хитрость: сделал вид, что французский король уже не так уж жаждет связать себя узами брака с испанской принцессой и выбрал себе другую невесту, — Маргариту Савойскую.

В ноябре 1658 года королевский кортеж отправился в Лион на встречу с принцессой Савойской. «Эта Маргарита, хотя и со смуглым цветом кожи, была хорошо сложена и приятной наружности, самая скромная и самая загадочная личность во всем мире, у которой для каждого было вежливое и ласковое обращение, — пишет Франсуа Блюш. — Короче, она была создана для Людовика XIV. Достаточно приятная, чтобы пробудить его чувства, достаточно остроумная, чтобы его развлечь».

И действительно, принцесса Савойская весьма понравилась королю. Возможно, их брак был бы удачным, — гораздо удачнее, чем брак с Марией-Терезией. Но, увы, ему не суждено было случиться.

Узнав о переговорах в Лионе, Филипп IV возмутился до глубины души и воскликнул: «Этого не может быть и не будет!» И тут же в Лион отправился испанский посол маркиз де Пиматель, с предложением руки инфанты. Конечно, Мазарини тут же принял его. Перед принцессой Савойской извинились, ей были вручены дары, и она отправилась восвояси.

И как только двор возвратился в Париж, — то есть примерно в середине января 1659 года, начались долгие и мучительные переговоры о мирном соглашении и бракосочетании Людовика XIV с Марией-Терезией.

«Пиренейский мир» был подписан 7 ноября 1659 года.

Сразу же после этого Людовик XIV отправил в Мадрид маршала де Грамона, официально просить руки испанской инфанты. При королевском дворе он был принят с большими почестями и удостоился аудиенции у Филиппа IV и Марии-Терезии, которой торжественно вручил послание жениха.

Король Испании и инфанта произвели на французского маршала неизгладимое впечатление.

Жорж Ленотр в книге «Повседневная жизнь Версаля при королях» пишет: «Во время аудиенции, двигаясь по бесконечной анфиладе залов средь расступившейся молчаливой толпы, он достиг того святилища, где под золотым балдахином стоял Филипп IV, весь в черном, бледный до голубизны и неподвижный как статуя; даже его глаза смотрели в одну точку без всякого выражения, будто стеклянные. Страшное желудочное заболевание позволяло ему принимать в пищу только женское молоко; поэтому он принужден был держать кормилицу, которая питала его четырежды в день. Он ничего не произнес на любезность посла, которого провели затем в другой приемный зал.

Здесь, стоя на подмостках, перед ним предстали королева и инфанта, обе столь раскрашенные, столь стиснутые арматурой корсетов, огромными фижмами и ошейниками воротников, в которых утопали их щеки, что при виде этих восковых фигур де Грамон смутился и не сказал ни слова, ограничившись лишь тем, что поцеловал края их юбок. Он успел только заметить, что у инфанты, кажется, прекрасные волосы, голубые глаза и полные губы. К тому же она не знала ни слова по-французски, а точнее, подчиняясь зверскому испанскому этикету, не говорила вообще. Кроме отца и исповедника к ней никогда не приближался ни один мужчина. Ее развлечения состояли из карт, посещений церковных служб, монастырей и время от времени присутствия на аутодафе…

В ходе второй аудиенции посол тщетно пытался вырвать у нее ласковое словечко о будущем муже; бесцветным голосом она произнесла: «Скажите королеве-матери, что я полностью в ее распоряжении». Де Грамон позволил себе настаивать, ему хотелось услышать что-нибудь более сердечное, но кукла повторила: «Передайте королеве-матери, что я вся к ее услугам»».

Де Грамон немного сумел рассказать сюзерену о его невесте, увидеть ее до венчания он тоже никак не мог, но Людовика это мало огорчало. Он не женился на женщине, он готовился скрепить союз между государствами, жертвовал собой на благо Франции, так какая разница, что представляла собой испанская инфанта. Выбора он все равно не имел, поэтому ему было все равно.

Мария-Терезия Австрийская была ровесницей Людовика, между днями их рождения была разница всего в пять дней, — она появилась на свет 10 сентября 1638 года. О ее детстве и юности мало что известно, ясно лишь то, что ее жизнь была скучной и однообразной, упорядоченной гораздо более жестко, чем жизнь принцесс при французском или английском дворе. Испания воевала, переживала внутренние конфликты, ее былое могущество рассыпалось на глазах, до маленькой инфанты доходили лишь отдаленные отголоски всех этих событий. У нее была своя миссия, которую ей предстояло исполнить со всем возможным старанием. Больше ничего не имело значения.