Шамана обнаружили в третьем от входа в амфитеатр кабаке. В первом и втором наблюдались штабеля мертвецки пьяных жителей славного города, обладателя четырехколодезной тюрьмы, и валяющаяся в изнеможении прислуга, — видно было, что сибилло решило наплевать на запреты и перемещалось от одного питейного заведения к другому, не дожидаясь угашения Невозможного Огня.

В третьем слышался нестройный многоголосый гул, который возникает тогда, когда говорящие, не слушая друг друга, пытаются перекричать соседа в садистском стремлении излить на собутыльника свою душу. Джасперяне, в просторных плащах с капюшонами, позаимствованными на тюремном дворе у так и не пробудившихся стражников, с лицами и руками, вымазанными глиной пополам с сажей, бесшумно приблизились к столу и, переведя калибраторы своих десинторов на нижнее парализующее деление, без хлопот лишили присутствующих возможности вмешиваться в ход событий. Обездвиженных таким образом пропойц они без лишней суеты вынесли во внутренний дворик и сложили в свойственном этому городу порядке.

Теперь за столом остался один только шаман в одиночестве, которое трудно было назвать гордым. Усы и брови без единого бантика отмокали в суповой чаше, откуда несло дрожжами и гнилыми персиками; морщинистые серые груди возлежали на блюде со свекольным салатом.

— Эй, твоя сибиллова светлость, — сказал Флейж, подсаживаясь рядом на лавку, не слишком, впрочем, близко, чтобы не замараться. — Не пора ли сменить это свиное пойло на благородные вина из погребов принцессы Джаспера?

— Это пойло… с отмороженным… — Сибилло сделал попытку освободить чашу от присутствия собственных усов и, не перенеся тягот этого предприятия, повалился боком на лавку.

Ких сбегал во дворик и вернулся с кувшином воды. Выплеснув ее на страдальца и смыв таким образом помои с его торса, он наклонился, проверяя его дыхание. Старик еле слышно бормотал, повторяя одно и то же: “Ведьмак двуполый… копытом зачатый… подстилка княжья…”

Вот, оказывается, в чем было дело: спесивый ведун не мог пережить поношения, да еще прилюдного. В комнате возник некто толстопузый, похоже, хозяин заведения “Расплатись”, — шепнул Флейж, и Ких начал перебирать мешочки, висевшие на поясе старика, в поисках жемчужин, которые со всей очевидностью служили здесь деньгами. Но как только шаман почувствовал на своем кошельке чужую руку, он разом поднялся и, дикими глазами озираясь по сторонам, поднял палец:

— Одну! — И снова повалился.

Ких швырнул кабатчику шарик покрупнее, чтобы загладить возможные недоразумения, и мимолетом подумал, что если их пребывание на этой смрадной планете затянется, то придется им повторить подвиг Лронгова брата. Исключая финал, естественно.

Флейж между тем нашел на столе что-то вроде капустного листа и с его помощью принялся приводить шамана в чувство, небольно, но хлестко охаживая его по щекам.

— Принцесса желает тебя видеть, достопочтенный, — проговорил он, когда щелочки мутных глаз снова приоткрылись. — Еду и питье мы гарантируем.

— Сибилло остается, — замотал головой старик. — Сибилло лаяли паскудно и облыжно. Он слыхал.

Костяной палец ткнулся в подбородок Киху.

— Ничего я не слышал, — твердо сказал Ких. — А что слышал, того не понял. А что понял, того не запомнил.

— Рахихорд охальник неутомимый, он тебе напомнит!

— Нету Рахихорда. Отошел в мир иной.

— Что–о-о?

— Скончался. — Для пущей убедительности Ких сложил руки на груди и возвел взор к загаженному потолку. — Почил вечным сном. Приказал долго жить. Отправился к предкам, черт тебя подери, старый хрыч!

— Рахихордушко! — тоненьким голоском взвыл старик и брякнулся головой о стол, на что тот отозвался сочувственным эхом.

Флейж и Ких переглянулись — дело запахло серьезными телесными повреждениями.

— Дедуле пора на что-нибудь мягкое, — сказал Ких, твердо охватывая старческие ребра и делая шаг назад.

Ощутив дружескую поддержку, шаман отреагировал на нее по–своему.

— Наливай поминальную! — скомандовал он, делая попытку еще раз боднуть столешницу и вместо этого ткнувшись носом в колкую стерню.

Одного взгляда на корабль, в тени которого он столь неощутимо для себя очутился, и на чернеющую поодаль Анделисову Пустынь было достаточно, чтобы вызвать у него похвальное желание протрезветь. Он схватился за голову, зажмурился и забормотал замысловатое заклинание против винного дурмана, причем половина слов не имела смыслового эквивалента на языке Джаспера.

— Где его отпрыск? — сурово вопросил шаман, совершенно очевидно именуя так рыцаря Лроногирэхихауда.

Ких пожал плечами. Тишина вокруг корабля свидетельствовала о том, что бессонная ночь не прошла даром, — дружинники набирались сил в своих отсеках, благо на то был приказ принцессы. Она появилась первая — как всегда, одетая со всей тщательностью, с первого же мига после пробуждения готовая к любым стремительным действиям.

— Так, — отрывисто бросила она, завидев шамана. — Этот здесь. Теперь нужно вернуть Лронга. Мы все время кого-то ищем, кого угодно, только не…

Она мотнула головой, так что тихонечко зазвенел аметистовый обруч, и отвернулась к стене корабля.

— И его найдем, — уверенно проговорил Флейж. — В городе только четыре анделахаллы…

— А мы знаем местоположение только одной!

Шаман встрепенулся, всем своим видом выражая желание посодействовать. Похоже, он чувствовал себя виноватым, что было отнюдь не свойственно его натуре.