— У нас же за такое — сразу на кол…

— У нас на других дорогах — тоже, — не без злорадства отозвался Харр. — Только сибиллам разрешено сие.

— А тут что, все поголовно — сибиллы?

— Здесь — другой расклад. Строфионы бегут резво, но тяжелой поклажи не тянут, как рогаты или, скажем, кабаны. Оттого здешние караваны зело убоги. А где убожество, там лишний рот ни к чему.

— При чем же здесь эти… сирые? — удивился юный чужеземец.

— А при том, что один от них прок — они смердов не множат. Но на воспитание берут охотно и ладных воинов выставляют, если князь призовет. Ремесло, как правило, знают не одно, а несколько — искусники. В обхождении ласковы. Если кто из приемышей из стойбища сбежать надумает — добром отпускают. Только не многие бегут — сытно у них…

— Ты, часом, у них не зазывалой работаешь? — не выдержал скалозубый красавец.

Одного мгновения Харру было достаточно, чтобы принять боевую стойку:

— Защищайся!

Чужестранец только повел тонко подбритой бровью:

— И рад бы размяться, только мой меч против твоего тесака — это, знаешь, будет не на равных…

Он словно нехотя наполовину вытащил из ладных ножен свой меч, и Харр по–Харрада застыл на месте, пораженный сказочным зрелищем: узкое лезвие сверкало, отражая голубизну неба, безупречное до неправдоподобия.

Харр сглотнул слюну.

— Ты что? — спросил обладатель ратного сокровища.

— Я подумал, что меч твой ковали не человеческие руки, а солнечные лучи…

— Да ты поэт, братец! В самом деле, наши мечи штамповали сервы…

— Флейж, не отвлекайся, — негромко заметил до сих пор молчавший обладатель скромной серебряной короны с единственным украшением в виде черных глазков из сверкающих камушков.

— Да, действительно, — проговорил тот, что был без короны — похоже, их предводитель, — мы не выяснили главного. Ты путешествуешь, как мы видели, в одиночку. Хорошо ли ты знаешь здешние дороги?

Харр пожал плечами — скорее в ответ на собственные Мысли, чем на этот вопрос. Похоже, врать не имело смысла.

— Да уж получше, чем кто бы то ни было.

— Готов ли ты служить нам проводником… в довольно опасное место?

— Вся жизнь — сплошная опасность. Сами видели. А куда?

— Это место называется Адом.

Харр только присвистнул. Издалека, видать, чужаки-то!

Но его поняли неправильно.

— Если не побоишься и приведешь нас к огненным горам, — продолжал светловолосый, — то наградой тебе будет мой меч.

Он вытащил из ножен золоченый клинок с магическим изображением анделиса возле самого эфеса, на вытянутых руках поднес к самому лицу Харра. Тот невольно зажмурился, так сильно было искушение наложить руку на украшенную эмалью рукоять.

— Ты наивен или не в меру неосторожен, чужеземец? — проговорил он, отступая на шаг. — На моем месте любой другой завел бы вас в гиблое ущелье, опоил подремником — и был таков вместе с булатом бесценным.

Предводитель чужеземцев одобрительно хмыкнул:

— Я осторожен и далеко не наивен. И еще я проницателен. Ну, гожусь я тебе в наниматели?

— Нет, — со вздохом ответствовал Харр. — Годиться-то ты годишься, да вот дороги в Ад сейчас нет. И долго не будет. Сейчас все Инеистые горы во власти ночи. И обитают там только души умерших. Не с ними ли вы хотите свидеться?

— Нет. Души нам как-то ни к чему.

— Тогда…

— Сам посуди, зачем я буду тебе обо всем рассказывать, если ты не соглашаешься нам помочь?

— Да как вам помочь? Вот загубить вас — это плевое дело. Да и не дошли бы вы до Инеистых гор, ноги-то у вас всех, не прими за обиду, жидкие, куцые…

Насмешник в рыже–травянистой короне весело заржал и задрал ногу в ладном, мастерски скроенном сапоге. Похоже, критика в адрес собственных конечностей была принята чуть ли не как комплимент.

— А мы пешком не ходим!

Харр покачал головой неодобрительно:

— Все равно пропадете. В ледяные камни вас ночь превратит!

— Ну это не твоя забота, — чуточку высокомерно обронил младший, которого весь этот разговор, похоже, больше раздражал, чем смешил.

Светловолосый вздохнул, и его солнечный меч скользнул обратно в ножны со скорбным, разочарованным звоном.

— Ну, хватит. Значит, не договорились. Поищем кого-нибудь другого. А ты вроде нам подходил. Сейчас бы и отправились, во имя Хатты и Гихатты.

— Так я-то согласный, — сказал Харр.

— А что тогда волынил?

— Так вас жалко…

Мона Сэниа сидела на плаще, обхватив колени сцепленными руками. Рядышком, уткнувшись друг в дружку, дремали маленький Юхани и белоснежный детеныш гуки–куки. Мамаша последнего, тоже беленькая, пристроилась тут же на траве, похожая на громадного короткоухого кролика. Временами она грациозным движением вытягивала шею и облизывала притомившихся малышей нежным лиловым языком.