— Я понял тебя, — прервал его Адракс. — Рассказ твой весьма занятен, хотя мне доводилось слушать и куда более замысловатые истории. Проведя большую часть жизни в скитаниях, я и сам нередко поражался разнообразию стран, которые мне случилось посетить или удалось обойти стороной. В некоторых из них человек от первого же глотка воздуха синеет и теряет сознание. В других на тебя наваливается какая-то незримая тяжесть, не позволяющая сделать даже шага. Третьи населены мерцающими существами, такими же бесплотными, как этот луч света. Поэтому, исходя из собственного опыта, я могу принять твою версию мира-Тропы. Но опять же, из собственного опыта заключаю, что она слишком проста и красива, чтобы быть верной. Неужели ты считаешь, что нам дано понять высший замысел Творца, кем бы он ни был на самом деле — сверхъестественным существом, мировым разумом или слепой природой? Истина похожа на мираж, который порождает раскаленная пустыня. За ней можно идти вечно и при этом никогда не настичь. Я могу представить себе ожерелье из осколков разных миров, а ты представь себе лягушку, сидящую на болотной кочке — лягушку, наделенную разумом. Несомненно, она составит себе некое представление об этой кочке и, в меньшей степени, о всем болоте. Но вот ветер развеял туман и взгляду лягушки предстали далекие горы, леса и пустыни. Лягушке не добраться до тех мест, и она строит свои предположения на уровне доступных понятий. Горы кажутся ей большими кочками, лес — разновидностью осоки, пустыня — засохшим илом. И пока она не взберется на вершину горы, пока не познакомится со всеми растениями и животными, населяющими лес, пока не пересечет пустыню от края до края, ей не удастся познать окружающий мир. О чем мы с тобой можем судить — о дюжине кочек, которые сумели облазить, о пламени костра, в котором едва не сгорели, о разных зверушках, встретившихся на нашем пути, о россказнях других умных лягушек, побывавших когда-то чуть дальше нас?

— По-твоему, мир непознаваем?

— И об этом я не могу судить. Мир неизмеримо сложнее, чем мы себе это представляем. Чем больше ты о нем узнаешь, тем больше появляется новых загадок. Максары давно поняли это и не стремятся овладеть новыми знаниями.

— Зато они стремятся овладеть новыми странами и рабами.

— Это не так. Новые страны нам не нужны. Просто мы не позволяем соседним народам стать сильнее нас. А наши слуги — вовсе не рабы. Большинство из них явилось сюда добровольно, предлагая свои тела и души. Мрызлы, к примеру, намного совершенней тех существ, из которых когда-то были сделаны. Их уже не заставить вернуться в прежнее состояние. Но мы с тобой уклонились от темы разговора. Ты спросил меня, как устроен этот мир. Та лягушка, о которой я говорил, несомненно, объяснила бы тебе все подробно. Что-нибудь такое о сверхлягушке, слепившей мир из своих испражнений. А я человек и не хочу множить чужие заблуждения.

— Пусть будет так. Тогда попытайся ответить мне на следующий вопрос: всегда ли ваша страна была такой, как сейчас. Я имею в виду отсутствие на небе светила, полный беспорядок в смене дня и ночи, ну и всякое такое…

— Дались тебе эти светила… Максары не ведут летописей, подобно другим народам. Но с тех пор, как мы осознали себя хозяевами этой страны, на небе ничего не изменилось. А это весьма долгий срок.

— А вот люди Страны Забвения помнят совсем другую жизнь. Не прошло и десяти поколений с тех пор, как какая-то катастрофа сократила их мир во много раз и спутала все небесные явления.

— Да, такое случается. Иногда две ранее соседствующие страны как бы раздвигаются, и между ними возникает третья, невесть откуда взявшаяся. Бывает так, что она разъединяет их навсегда.

— Думаю, это означает, что Тропа продолжает расти, втягивая в себя все новые миры.

— Думай себе на здоровье.

— Тебе не доводилось слышать что-нибудь о Изначальном Мире, мире-прообразе? Все остальные миры являются лишь его порченными копиями.

— Самый лучший мир тот, в котором живут максары. Можешь считать его изначальным, — усмехнулся Адракс.

— Ничего мрачнее и скучнее вашего мира я еще не видел. Даже Страна Черепах выглядит куда более привлекательной.

— У нас разные понятия о красоте. Все то, что тебе кажется красивым, а на самом деле только мешает нападать и обороняться, давным-давно уничтожено. Войны смели и испепелили все нецелесообразное.

— Во время путешествия через Страну Черепах я обратил внимание на одно странное явление, — продолжал Артем. — За очень короткий срок твоя внучка повзрослела, а я как будто постарел. Тебе не приходилось сталкиваться с чем-нибудь похожим?

— Максары постоянно обновляют свой организм, так что подобные вещи нас мало интересуют. Но разговоры такие я слыхал. Уж не помню, в какой стране и от кого. Возможно, это одна из причин, заставляющая людей сидеть на одном месте. В чужой стране можно заболеть неведомой болезнью, отравиться водой или воздухом, заживо изжариться или обратиться в ледяную статую. Но, наверное, хуже всего — внезапно одряхлеть, превратиться в живую развалину. Для юноши в расцвете лет лучше умереть, чем оказаться в обветшалом, немощном теле. Но случается и другое. Пройдя немало миров, смелый путник возвращается домой ничуть не изменившимся внешне, хотя все его ровесники уже давно сошли в могилу. Честно говоря, я не задумывался над причинами такого явления.

— Для идущего по Тропе от мира к миру существует только один верный путь. И на этом пути старость не грозит ему. Так было сказано теми, кто послал меня сюда. Значит, я до сих пор шел неверным путем.

— Если это действительно так, то верный путь приведет тебя через Страну Черепах и Страну Забвения в Страну Лета. А я не знаю еще никого, кто решился бы, туда забрести.

— Над этим мне еще надо подумать… Скажи, а в какой мир можно попасть, если пересечь Страну Максаров?

— Ты попадешь в Страну Жестянщиков. Это искусные мастера, хотя и неважные воины. В обращении с металлами они достигли такого же совершенства, как мы в обращении с живыми организмами. Наверное, это единственные существа, которые некогда смогли оказать максарам достойное сопротивление. Много раз они терпели жестокие поражения, прежде чем покорились окончательно. Им было позволено жить на своей земле и в прежнем облике, поскольку, как их не переделывай, лучше они не станут. В благодарность за это Жестянщики должны изготовлять для нас клинки и всякие другие технические приспособления. В свое время лучшие из них создали невидимую стену, которая защищает наши границы. Взамен эти наглецы потребовали для себя сокровищ и почестей. В назидание другим они немедленно получили и первое и второе. В честь каждого мастера была воздвигнута громадная статуя. Затем глотки им залили расплавленным золотом, а в распоротые животы положили по пригоршне драгоценных камней. Ты должен был видеть эти каменные истуканы, смиряющие гордыню других народов.

— Только максары могут выразить признательность таким образом.

— Кто не наказывает негодного пса, тот сам достоин собачьей доли, — холодно сказал Адракс. — О чем ты еще хочешь спросить меня?

— Еще я хочу спросить, почему ты так добр ко мне? Жизнь, конечно, кое в чем изменила тебя, но ты по-прежнему остаешься максаром. А максары не способны творить добро.

— Вот здесь ты попал в точку, приятель! — Адракс внезапно расхохотался. — Максар не способен творить добро, но умеет прикидываться добряком. Ты нужен, очень нужен мне. Я умру спокойно лишь тогда, когда буду уверен, что за меня отомстят. И тебе суждено быть одним из орудий моего мщения…