— Я в общем-то человек маловпечатлительный, — Зяблик выковыривал сажу уже из ушей. — Но от того же старовера Силкина усвоил мысль, что есть такие знамения на земле и небе, от которых нельзя отворачиваться… И эта надпись, в самую масть. Ее человек перед смертью писал. И скорее всего своей кровью.

— С чего вы, братец мой, так решили? — не унимался Смыков.

— Кровь от поноса я пока еще отличить могу… А что касаемо остального… Странная очень надпись. Сначала все буквы ясные, потом похуже, будто бы в спешке писались, а дальше одна мазня сикось-накось… Кроме имени Каина, ничего и не разберешь. Да и жмурик там рядом лежит. Шмотки истлели, а сам высох, как деревяшка. Мумия, одним словом.

— Рога у него есть? — поинтересовался Цыпф.

— Не стал я его трогать. Плохая это примета — мертвецов зря беспокоить… Там дальше этих мумий, как пчел в улье… Есть такие ульи, в которых восковая огневка погуляла. Откроешь крышку, а внутри все паутиной затянуто, и в этой паутине дохлые высохшие пчелы висят.

— Что же нам делать? — голосок Лилечки дрогнул. — Я назад идти не хочу.

— Никто не хочет, — кивнул Зяблик. — Я вас отговаривать и не собираюсь. Не к лицу мне скеса валять, если даже Смыков вперед рвется. Давайте еще раз с судьбой в рулетку сыграем.

— Ну уж нет! — встрепенулся Смыков. — Чтобы потом не искать виновных, давайте лучше поставим вопрос на голосование.

За продолжение похода проголосовали все без исключения, но как-то вяло. Сразу руки подняли только Смыков и Лилечка, чуть погодя Зяблик с Толгаем, а уж в конце — Цыпф и Верка, понявшие, что ничего изменить они уже не смогут.

На всякий случай проглотили по щепотке бдолаха и стали собираться в путь, выслав вперед для разведки Толгая. До наступления очередной лжезари оставалось еще с полчаса.

— И все же в этом что-то есть, — сказала Верка, глядя, как вспышки багрового сияния ползут от горизонта к зениту. — Очень оживляет небо!

— Верно, — буркнул Зяблик. — Как муха покойника. Сейчас глухой купол небосвода был похож на огромный камин, грубые и темные своды которого освещают медленно разгорающийся огонь. В этой атаке света можно было различить три следующих друг за другом волны: передовую, достаточно тусклую и как бы рябоватую; среднюю, багровую, как закат перед бурей; и, наконец, последнюю, самую яркую, отсвечивающую расплавленным золотом.

— Смотрите, — сказала Лилечка. — Толгай бежит. Степняк был еще почти не виден вдали, но длинная и черная тень, изгибаясь, неслась по пустыне впереди него, как сказочная змея. Принудить выросшего в седле Толгая к бегу могли только чрезвычайные обстоятельства.

Все, кто сидел, вскочили и попытались ринуться навстречу степняку, но их остановил голос Зяблика.

— Стоять! Приготовиться!

— К чему приготовиться? — растерянно воскликнул Цыпф.

— К самому худшему приготовиться. Если придется удирать, бросайте все, кроме оружия. А ты, Смыков, береги бдолах.

— Поучи ученого… — Смыков на всякий случай еще раз пощупал надежно спрятанный под рубашкой мешочек.

До них уже доносились крики Толгая:

— Яну! Горит! Земля горит…

Далеко-далеко, на пределе видимости, серая равнина покрылась вдруг россыпью бесчисленных багровых точек, словно разом засияли тысячи волчьих глаз. Каждую секунду их становилось все больше, они сливались между собой в островки, а потом — в единый пылающий поток, неудержимо катящийся вперед.

— Вот это и есть огненный прилив, — медленно произнес Зяблик.

Небо над их головами уже полыхало отраженным светом одевшейся в пламень земли. Пахнуло жаром, словно из сердца пустыни налетел иссушающий самум. Толгай был уже в ста шагах от ватаги, когда едва ли не под ногами у него полыхнуло столбом искр и на серой шкуре бесплодной земли расцвело багровое пятно. Такие же пятна, похожие на воспаленные язвы, возникали повсюду. Невозможно было даже понять, что же это такое: вырвавшаяся на поверхность магма, неизвестно каким образом вдруг раскалившийся шлак или что-то еще.

— Бежим! — крикнул Смыков.

— Поздно! — рявкнул Зяблик, швыряя в люк будетляндского авиалайнера свой рюкзак. — Внутрь надо лезть! Если спасемся, так только там!

Не давая никому времени ни на раздумья, ни на возражения, он первым забрался в самое близкое к земле отверстие и протянул руку Верке, с которой никаких осложнений не возникло. Потруднее пришлось с Лилечкой, пищавшей и отчаянно дрыгавшей ногами. Смыков и Цыпф затратили немало усилий, подавая ее вверх. Спустя несколько минут внутри авиалайнера оказались и мужчины, в том числе Толгай, у которого на сапогах дымились подметки.