– Нет, это все мимо. Относительно Эдгара нас может просветить только девочка, к которой мы сейчас едем. Но для этого нам придется ее очень-очень сильно попросить…

Едва выйдя из лифта, они уже почуяли неладное – дверь агентурной квартиры была слегка приоткрыта.

Пистолетов у них опять не оказалось, но делать нечего – пришлось очертя голову нырять навстречу неизвестности.

Охранник, вспотевший, как после похода в сауну, пытался куда-то дозвониться по телефону.

– Не утруждай себя напрасно, – пропел Цимбаларь, входя в комнату, где пахло скорее вещевым складом, чем человеческим жильем. – Ведь это и слепому ясно.

Действительно, провод, проложенный к телефонной розетке, был вырван из-под плинтуса почти по всей своей длине, и только совершенно ошалевший человек мог этого не заметить.

– Где задержанная? – тоном, не предвещающим ничего хорошего, осведомился Донцов.

– Пропала, – еле выговорил охранник, как видно, уже вдоволь сегодня набегавшийся.

– Как это могло случиться?

– Сигареты кончились… Специально, сучка, все скурила за утро. Я сначала идти не хотел, так она истерику закатила. Головой в стену билась. На пальцах показывала, что без курева жить не может. Тогда я пристегнул ее, как положено, на браслетку и ушел. Магазинчик тут неподалеку. Вернулся буквально через двадцать минут. Глядь – двери настежь. В квартире пусто. Я пулей вниз, думал, догоню… Где там! Люди видели, как похожая азиатка частника остановила. Бордовые «Жигули» шестой модели. Номер никто не запомнил. Я назад вернулся, стал в отдел звонить. Тут вы прибыли…

– Почему рацией не воспользовались? Вам же рации положены, – рыская глазами по комнате, продолжал выспрашивать Донцов.

– Забрали рацию. Взамен мобильник выдали. А в нем батарейки сели.

– Все не слава богу… Ну показывай, где она у вас находилась.

– Это в другой комнате. Пройдемте.

Другая комната ничем не отличалась от первой – дешевая, с бору по сосенке собранная мебель, казенного вида занавески, полное отсутствие цветов и милых сердцу безделушек, везде на полпальца пыли.

Вплотную к окну стояло прожженное сигаретами кресло, а на трубе отопления болтались наручники, свободное кольцо которых было разъято.

– Вот здесь она и сидела, – безнадежно вздохнул охранник.

– Вижу… А это что такое? – Из замка наручников Донцов извлек кусок стальной проволоки, согнутый на конце наподобие крючка.

– Не знаю! Клянусь, не было здесь ничего такого раньше. Утром все осмотрел. Даже капитан может подтвердить. – Он, словно брошенная любовница, протянул к Цимбаларю обе руки.

– Нечего на меня ссылаться, – огрызнулся тот. – Упустил поганку, так стой и не чирикай.

– Пристегните теперь меня, – попросил Донцов, усаживаясь в кресло, еще, наверное, хранившее тепло тощей задницы Доан Динь Тхи.

– А тебе, знаешь, идет, – сказал Цимбаларь, когда процесс накладывания оков был закончен. – Я давно замечал: цепной пес куда симпатичней смотрится, чем пес бродячий. Ты не обижайся, я про пса только потому ляпнул, что львы и тигры у нас не водятся.

Никак не реагируя на эти пошлые шуточки, Донцов занялся выяснением степени свободы, которой обладал человек, прикованный наручниками к трубе. Из этой позиции можно было дотянуться до тумбочки, где стояла пластиковая бутылка с водой, открыть форточку, переместиться вдоль стены на полметра вправо и на полтора влево, а при большом старании даже опрокинуть ногой телевизор.

Приходилось констатировать, что цепной пес имел по жизни гораздо больше возможностей.

Освободившись от наручников, Донцов еще долго тряс занемевшей кистью руки, но допрос тем не менее продолжал.

– Вы что-нибудь подозрительное в ее поведении замечали? – спросил он у охранника.

– Да я с этой шельмой только утром познакомился! – ответил тот в сердцах. – Мне все подозрительным казалось. Когда она в туалет уходила, я, грех говорить, ухо к двери приставлял.

– Где она чаще всего бывала?

– Если не спала, то в этом кресле сидела. Телевизор смотрела или в окно пялилась. На кухню пару раз сходила. И все, в общем-то.

Донцов, облокотившись на подоконник, уставился в мутное окно. Открывавшийся за ним пейзаж не то что не представлял никакого интереса, а, наоборот, навевал самые минорные мысли, чему в немалой степени способствовало старое, предназначенное под снос кладбище и какие-то заброшенные строительные объекты, занесенные снегом, словно прахом забвения.

Заинтересовало Донцова лишь одно обстоятельство, правда, внутреннего, а не внешнего свойства – и с оконной рамы, и с подоконника была тщательно стерта вся пыль, чего нельзя было сказать о других предметах интерьера.