Матвей приблизился, ощущая стеснение и поднявшееся в груди волнение. Сердце забилось тревожно и неровно. Это была она — сподвижница инфарха. Откуда взялась эта уверенность, Матвей не знал. Женщина смотрела на него задумчиво и строго, но вдруг улыбнулась, когда он замедлил шаги. В просиявшей улыбке ее промелькнули черты Кристины и еще какой-то женщины, до боли знакомой, может быть, матери, а может, какой-то из Мадонн или знаменитых женщин, известных всему миру по полотнам Рафаэля, Микеланджело, Леонардо.

Лев поднял голову, предостерегающе заворчал, глядя на Матвея умными глазами, но женщина тронула пальцами его нос, и лев покорно уронил голову на лапы.

— Это тайдзокай [22] , — прозвучал с небес громовой голос, так что содрогнулась равнина, и в небе проступил лик инфарха. — А вместе с ним принцип силы. Постигни весь его смысл, и ты поднимешься на вершину силы.

— Сила бывает разная, — пробормотал Матвей.

— Нет ничего сильнее любви. Только любовь в состоянии победить зло. Ненависть порождает ненависть, зло порождает зло. Всегда ли ты действуешь во имя любви?

— Н-нет, — с трудом выговорил Матвей.

Женщина опечалилась.

— Мы слишком многого хотим от него, инфарх. Ведь он даже не дошел до Тропы.

— Не познав любви, нельзя постичь Вечности.

— Сила Вечности окутана тайной даже для Посвященного. Ему же пока рано приоткрывать завесу тайн — всему свое время. Я вижу у него стремление. Стремление к слиянию желаний и дикой, не осознающей пока себя силы. Он должен прозреть.

— Я этого что-то не вижу, но… стучащему да откроется!

С громом раскололась земля, поглощая женщину со львом, и Матвей проснулся.

Первые мгновения после пробуждения он еще помнил сон и всю глубину понимания происходящего, но уже через несколько секунд словно туман пал на картину с женщиной и львом, скрыл детали, затушевал ее лицо и лицо инфарха, погасил огонь взаимного интереса, размыл смысл сказанного. И сон скользнул в бездну неосознанной психики, утонул в колодце огня и тьмы, который представлял собой нераскрытые запасы души человека по имени Матвей Соболев.

Чуть не заплакав от бессилия, Матвей потянулся к стопке книг у изголовья кровати, среди которых были труды Успенского, Раймонда Люлла, Гвайта и Элифаса Леви, но передумал. Женщина, коллега инфарха, кто бы она ни была на самом деле, абсолютно права: всему свое время. Он действительно не готов.

Подумав так, Матвей удивился и обрадовался: кое-что он все-таки помнил! А это уже шанс, значит, когда-нибудь он запомнит все и найдет свою Тропу. Успенский, похоже, не нашел, хотя и знал, что и где искать. А ведь он был великим философом и эзотериком, недаром создал свою модель Вселенной, отличную от всех общепринятых и, может быть, наиболее близкую к Истине.

Матвей подошел к окну спальни.

Было раннее утро, солнце встало, но еще пряталось за дальними домами. «Хочу дождя», — подумал Матвей. Однако небо светилось голубизной и не предвещало изменения погоды, лишь над горизонтом догорало одинокое облачко, похожее на НЛО. Вспомнился разговор с Тарасом после того, как они выехали за Кольцевую дорогу и остановились в перелеске за Измайловским лесопарком.

— Поздравляю. — Горшин наконец соизволил глянуть на безмолвствующего пассажира, лежащего в расслаблении на заднем сиденье. В темноте Тарас видел так же хорошо, как и днем. Матвей же различал только смазанное белое пятно вместо лица, хотя мог бы после соответствующей подготовки включить резервы зрения и видеть более отчетливо. Но напрягаться не хотелось.

Молчание становилось в тягость, Матвей шевельнулся.

— Я добыл доказательства…

— Знаю. Не думал, что ты так скоро пойдешь туда. Риск этот был не оправдан, спешить тебе некуда. Надо было предупредить, пошли бы вдвоем.

Помолчали. Шел уже четвертый час ночи, и небо на востоке посерело.

— Нам надо поговорить.

Горшин перестал изучать лицо Соболева, качнул головой, понимая, о чем речь, отвернулся к баранке руля.

— Рано. Ты не готов. Не беги быстрей, чем думает голова. Во-первых, ты не изучил всю доступную тебе информацию, во-вторых, «Чистилище» не относится к организациям-самоубийцам. Люди, живущие по формуле: выигрывает тот, кто умирает последним, нам не нужны.

— Я тоже не живу по этой формуле.

— Тем не менее торопишься. Ивакин не одобрил бы твой последний «штурм унд дранг».

Матвей дернулся:

— Ты его… знаешь?! Откуда?

— Знаю. — Горшин улыбнулся в темноте. — Я очень коммуникабельный. Коммунибабельный, как сказал бы один мой знакомый. Кстати, эта твоя девица…

— Стоп! — негромко сказал Матвей, поднимая руку, и Тарас послушно умолк. — Данная тема не подлежит обсуждению.

— Хорошо. Но все-таки прими совет: если хочешь ей добра, не появляйся с ней в местах, где вас могут запросто убрать. Теперь о делах. У нас произошла утечка информации, подтверждающая мой вывод: Костя Аристава подставлен был не случайно.