Опомнился Никита только у ворот дома. Прислушался к ощущениям: плечо дергала тонкая, как укол ледяного шприца, боль. Звезда пыталась языком боли что-то сказать своему владельцу, но тот ее не понимал. В Хабаровске она заговорила впервые.

Как ни берегся Сухов, как ни осторожничал, все же во время тренировок не раз получал удары по плечу с пятном Вести, однако она на это никак не реагировала, словно понимая, что «беспокоят» ее случайно, не целенаправленно. И вот Весть проснулась, проснулась в тот момент, когда Сухову понадобилась концентрация психической энергии и воли. Не это ли шаг к диалогу? Нельзя ли попытаться воздействовать на нее предельным напряжением сил и мысленного приказа?

Никита даже остановился, оценив идею, но по зрелом размышлении решил повременить с экспериментом. Риск был велик, и следовало застраховаться от неожиданностей: подождать Толю и разбудить звезду под его наблюдением.

Федор Полуянович был дома один, сказав, что жена ушла к соседке: они дружили семьями уже лет десять. Полюбопытствовал:

— Володя, мы тут со старухой гадаем: вы террористы или спортсмены? Если первые — значит, готовитесь что-то взорвать в Хабаровске, хотя ума не приложу, что у нас можно взрывать, кроме казино «Бомонд». Если спортсмены — значит, тренируетесь к чемпионату мира по каратэ.

— Террористы, — улыбнулся Никита.

Федор Полуянович улыбнулся в ответ. Постояльцев своих он уже знал достаточно хорошо, чтобы составить о них свое мнение, но любопытства все же пересилить не мог.

— То-то я вижу, вы какие-то странные приемы изучаете… А серьезно, Володя?

— Долго объяснять, дядя Федя. — Сухов разделся и прошел в свою комнату. — Вообще-то я акробат, а борьба — это хобби.

Федор Полуянович с уважением посмотрел на атлетическую фигуру постояльца.

— Да, мышцы накачаны не по-борцовски. А ваш друг сказал, что вы танцор.

— И это правда — танцевал в балете. — Никита пригласил хозяина в комнату. — Проходите, дядя Федя.

— Да нет, это я со скуки, — замахал руками Федор Полуянович. — Надоело с книгой на диване валяться. А ваш друг кто?

— Инженер, электронщик.

Хозяин поцокал языком.

— Я думал — художник. Встанет иногда и по часу картины мои разглядывает. Или вот давеча на снег смотрел.

— Это в традициях япон… — Сухов остановился. Не то чтобы он побоялся проговориться, хотя они с Такэдой и решили поменьше говорить о себе, но вопросы Ивлева вдруг перестали ему нравиться. Вспомнился термин Толи — вселение. Уж не вселился ли в старика кто-нибудь из тех, из группы СС? Впрочем, ерунда. Старик действительно заскучал.

— Созерцание картин требует ума и вкуса, — добавил Никита, искусно меняя тему разговора. «Как танец», — добавил он мысленно.

— Да это уж конечно, — пробормотал Федор Полуянович. — Извините, что напал так сразу, с порога. В шахматишки не перекинемся?

— С удовольствием. — Никита собирался лечь спать пораньше, но отказать старику не решился. В зеркале прихожей отразилась его физиономия, и танцор задержал на ней взгляд. Твердые губы, сосредоточенный взгляд — лицо человека озабоченного и сильного. Надо же, как изменили его обстоятельства!

Отражение вдруг заколебалось, кивнуло и снова успокоилось. Никита даже глаза вытаращил, потом качнул головой — привиделось. Но заноза в душе осталась: подсознание сработало не зря, что-то изменилось в окружающем мире, сдвинулись невидимые колеса судьбы, и над будущим Сухова нависла тень…

Несколько дней он старался никуда в свободное время не ходить, даже в магазины, — проверял надежность своих ощущений. И, как оказалось, не напрасно.

Сначала в дом Ивлевых заявился некий незнакомец, представившийся другом Сухова. Поскольку танцор остановился у Ивлевых под именем Петрова, Федор Полуянович ответил, что Суховых у них отродясь не проживало, и в свою очередь осведомился, с кем имеет дело.

Мужчина — лет под пятьдесят — вдруг сделал вид, что не понимает, как сюда попал, начал озираться с изумленным видом, бормотать что-то насчет головной боли и, извинившись десяток раз, ушел в полной растерянности. Федор Полуянович передал Сухову этот разговор в лицах, с юмором, и Никита даже посмеялся вместе с ним, хотя в душе у него все сжалось. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы определить вселение. Функционеры СС вышли на Хабаровск, а это означало, что они не поверили в гибель танцора и его друга и включили свои поисковые системы.

Стиснув зубы, Никита продолжал ходить на тренировки, утроил осторожность, заставил работать интуицию и нервную систему сверх нормы. И — о чудо! — утомляться он стал меньше. Словно сами собой подключились резервы организма, при обычной жизни дремлющие в не поддающихся сознательному управлению «аккумуляторах».

Ни молодежных шаек, ни бандитских групп, ни профессионалов преступного мира, работающих в одиночку, Сухов уже не боялся, поверив в свои силы, может быть, чересчур рано и с изрядной долей самоуверенности. Но, тем не менее, эта уверенность отразилась и в его облике: фигура танцора стала внушать уважение, скрытую силу, так что многие инциденты удавалось тушить просто взглядом. Преобразилась и его походка. Если раньше он ходил, как танцор и гимнаст, чуть ли не на пуантах, привыкнув к мелкому шагу с вытянутым вперед носком, то теперь шаг его стал широк, стремителен, упруг и гибок, так что даже по снегу он шел почти бесшумно и ловко, словно собираясь в любой момент сделать прыжок.