В тот день он стал по-настоящему счастлив. Единственной мыслью, омрачавшей ему побег, — кроме страха быть пойманным, разумеется, — была мысль о будущем Лики. Незадолго до своего исчезновения он шумно прогневался на нее — так, чтобы каждый слуга знал, что она ему неугодна. На бедную девушку было жалко смотреть, но Варан знал, что делает. Знакомый чиновник добыл Лике документ и устроил горничной к какой-то купчихе, о которой говорили, что она справедлива. Варан опасался, что после его побега мстительный Подставка достанет ее даже в доме купчихи; день, когда он встретил Лику на базаре, живую и здоровую, оживленно торгующуюся с рыбником, стал днем большого праздника.

Тем временем в городе участились облавы — кого искали, не говорилось, но среди схваченных подозрительно часто попадались мужчины Варанового роста и возраста. Поразмыслив, он решил, что дела его в Столице закончены, однажды ушел из города, миновав оба кордона, — пронырнул под скалами и прицепился к канату, свисающему с борта отходящего от пристани корабля. В открытом море его заметили и подняли на борт; Варан заплатил за проезд — при нем были деньги в специально сшитом нательном кармане — и честно объяснил капитану, что прибег к хитрости, чтобы миновать таможенный досмотр.

Его высадили на Осьем Носу. Он снова был голоден, легок и чувствовал себя молодым. Ему казалось, что Подставкина решимость поймать во что бы то ни стало беглого «землемера» ослабеет с годами. Он недооценил Его Незыблемость Императорского Столпа.

Он выбирал самые людные, самые привольные для бродяг места и никогда не ночевал две ночи под одной крышей. Ему наступали на пятки, за ним гнались, ему расставляли ловушки. Сколько указов о собственной поимке Варану довелось видеть развешанными на столбах! Сколько несчастных бедолаг, чем-то похожих на него, стражники перетаскали в столицу, к Подставке в кабинет!

Он попытался пробиться в Лесной удел, но по дороге понял, что не дойдет: в лесах свирепствовали карательные отряды. Бродяг хватали всех без разбора, не глядя уже на внешность и возраст; Варан нанялся подмастерьем на этот раз к сапожнику и прожил оседло долгих три года. Он кроил и тачал, а внутри нарастало ощущение, что время течет сквозь него, как сизое расплавленное стекло. Он не найдет Бродячую Искру, сидя в мастерской с веером гвоздей во рту. А жизнь не бесконечна.

Сапожник был очень доволен подмастерьем и много раз предлагал ему остаться, жениться, войти в долю; Варан ушел однажды весной, так и не сумев объяснить ему, чего ищет.

И он снова бродил, расспрашивал, разводил огонь в очагах — там, где ему это по традиции предлагали. Как ни могуч был Подставка, но всемогущим он не был. Между ним и Вараном вставали горы и простирались степи, Империя велика, традиция живуча, а стражники тоже люди и устают от бесплодных поисков…

Но Подставка помнит все. И вполне возможно, что совсем недавно в снежном селении были гонцы, предлагавшие деньги за пойманного бродягу, большие деньги за немолодого бородатого бродягу и немыслимые деньги за бродягу, который станет болтать о далеких странах…

Варан подобрался. Ему во что бы то ни стало надо переночевать под крышей — ночью снаружи просто нечем дышать от мороза. Впрочем, и хозяин никуда не пойдет среди ночи, дождется утра. А там посмотрим…

— Что ты, добрый человек? — спросил хозяин. — Поплохело тебе, что ли?

— Нет, — Варан заставил себя улыбнуться. — У вас тут, я погляжу… редко чужие заходят, правда?

Они снова переглянулись. Нет, определенно дело нечисто, Подставка дотянулся-таки жадными ручонками, и очень жаль, что между Вараном и его свободой оказались эти милые в общем-то люди…

— У нас был гость две недели назад, — сказала старшая девочка. — Путник. Чудной такой… похожий на вас. Огонь попросил разжечь. Вот чудной.

— Путник? — тупо повторил Варан.

— Да, — кивнула на этот раз хозяйка. — Сказал, такая традиция. Правда?

— Правда, — пробормотал Варан, переводя взгляд с одного лица на другое. — А больше никого не было?

— Кого же еще, — улыбнулась старшая девочка. — У нас тут сильно не побродишь… А он — ничего, бывалый… У него такая штука, «искра» называется, такое огниво маленькое, не надо щелкать-щелкать, и бить, и раздувать, а надо просто «щелк!» — и огонек.

Варан сунул руку в кожаный карман на поясе. Вытащил «искру». Показал девочке:

— Такая?

— Да! — она подпрыгнула от возбуждения, и румянец подпрыгнул на тонких щеках.

— Это штука с побережья. Там у всех такие есть.

Младшая девочка округлила рот колечком, но так и не осмелилась ничего сказать.

— Тебя как зовут-то? — спохватилась хозяйка. — А то прежний наш гость, стыдно сказать… имени не спросили. Болтали чуть не всю ночь, утром он ушел, тут-то и спохватились: имени… не знаем.