Шрифт:
Юта стояла. От скал слабо донеслись крики удивления.
Вторая рука потянулась — и упала в мокрый песок. Новая волна помогла, протащила истерзанного человека вперед — и отхлынула, окрасившись кровью.
Он оперся на локти. Еще усилие — поднял голову.
Глаза их встретились.
Лоснились на солнце вылизанные морем камушки. Волна, как игрок в кости, то прибирала, то снова выбрасывала их на песок. Над морем покрикивали осмелевшие чайки; от скал медленно приближались осмелевшие люди.
Распростертый на песке человек смотрел на женщину, прикованную к скале. В лучах высокого солнца она было невыносимо прекрасна.
Мизеракль
Опасного она заметила сразу. Сидит в углу, не откидывая капюшона, постреливает взглядом из-под черных слипшихся волос, длинные пальцы с обломанными ногтями крошат хлеб на столе… Хорош. Знаем, чего от таких ждать. На всякий случай велела Сыру, чтобы приглядывал.
Ужинали нервно. Хоть и говорят, что разбойников якобы повывели и что, мол, юная дева, да хоть с мешком золота, да хоть среди улицы может ночевать, и никто не тронет… Хоть и говорят все это и пишут на вывесках у входа в королевство – а все-таки доверия нет. Чужие места, чужие люди, чужой неприятный выговор знакомых слов. Грязная харчевня. Наверное, еще и клопы в матрацах. Знаем мы…
Сыр остался поболтать с хозяином – Доминика поощряла. Пусть почешут языки, может, и просочится сквозь ворох болтовни что-нибудь небесполезное. Нижа тем временем поднялась наверх, взбивать перины, готовить комнату.
Доминику шатало от усталости, и вина, наверное, не стоило пить. Весь день в трясучей карете, обедали на ходу… И, конечно, от вина разморило. Ступеньки высокие, темно и воняет жиром. Рука скользнула по перилам, брезгливо отдернулась – липко…
Вот тут-то из темноты и выступил тот, в капюшоне.
Закричать?
Темный коридор, лестница, внизу гудят пьяные голоса. Где-то там, в глубине дома, в переплетении коридоров – Нижа с ее перинами. Нижа не поможет, а Сыр не услышит…
– Я напугал вас?
Доминика не видела его лица. Только силуэт: в глубине коридора горел фонарь.
– Госпожа, у меня к вам очень важный и очень короткий разговор. Подойдемте к свету.
Незнакомец отступил в глубь коридора, остановился под фонарем, тогда она впервые увидела его лицо – широкие скулы, длинный узкий рот. Шрам на лбу. «Фазаньи лапки» вокруг глаз. Сколько ему лет?
– Прошу вас…
Она повиновалась, как завороженная.
Незнакомец вежливо, но решительно взялся за край ее плаща. Рванул подкладку – так, что нитки не выдержали. Тр-ресь…
Под подкладкой что-то было. Доминика, как ни было ей страшно, все-таки присмотрелась; на изнанке плаща обнаружилась вышивка размером с крупную монету. Огромная вошь. Золотыми нитками.
Не паниковать. Соблюдать достоинство. Достоинство прежде всего…
Ломкими пальцами отстегнула застежку. Плащ тяжело свалился на пол, лег к ногам, сразу же сделавшись похожим на падаль.
– Это, конечно, не мое дело, – сказал незнакомец. – Но лучше сжечь.
– Да, – сказала Доминика.
Плащ купили неделю назад, когда в карете поломалась ось, и пришлось тащиться под дождем до ближайшей деревеньки. Доминика в тот день вымокла, как крыса, полы старого плаща сделались тяжелыми от налипшей грязи, и очень кстати пришлось предложение портного купить у него совершенно новый, подходящий по размеру…
Потом уже оказалось, что плащ ношеный, но возвращаться назад и разыскивать портного не стали.
– Мое почтение, госпожа.
Он поклонился и ушел в темноту. Доминика осталась стоять, и тяжелый ключ, висевший у нее на шее на цепочке, подпрыгивал в такт биению сердца.
Прошло минуты две, прежде чем она смогла крикнуть:
– Нижа!
Молчание. Доминика попыталась вспомнить номер отведенной ей комнаты. Три? Или пять?
– Ни-жа!
Скрип несмазанных петель. Несносная гостиница. Наверняка клопы в матрасах…
– Госпожа изволили звать?
Нижин длинный и бледный нос вопросительно торчал из приоткрытой двери. Тень служанки падала наружу – угловатая, настороженная тень.
– Возьми вот это. – Доминика трясущимся пальцем ткнула в лежащий на полу плащ. – Сожги.
И, не слушая возражений, шагнула через высокий деревянный порог – в комнату.
Пахло свежей соломой. Нет здесь никаких перин, и слава Небу; соломенный тюфяк, полотняная постель, простое, даже бедное убранство. Чисто. Огонек в маленькой печке. Доминика тяжело опустилась на табурет.
В дверях встала Нижа с плащом в руках:
– Госпожа! Зачем сжигать? Может, мне отдадите, если, это… опротивел он вам или как?