Ирена опустила голову:

— Я невиновна.

— Должен вас огорчить. Огромное множество обвиняемых говорит то же самое… Итак. Вы отсутствовали десять месяцев. Почему вы не хотите сказать, где вы были?

Ирена помолчала.

За долгие часы, проведенные в камере, она успела придумать несколько вариантов ответа на этот вопрос. Самый простой был — сослаться на амнезию, потерю памяти, ведь, если верить телесериалам, около половины взрослого населения любой страны теряют память хоть раз в жизни…

Но, во-первых, какому-нибудь медику наверняка удастся поймать ее на вранье. А во вторых… эта версия как бы лишала Ирену права голоса. «Я никого не убивала» — «Откуда вы знаете? Вы ведь потеряли память!»

Она поежилась. Ей невыносима была сама мысль, что кто-то — пусть даже этот вот адвокат — считает ее способной на ТАКОЕ… Более того, реально ЭТО совершившей…

Время шло. Адвокат ждал ответа.

— Это моя личная… тайна, — сказала Ирена глухо. — Я… не могу ответить на этот вопрос.

Адвокат кивнул — как будто немотивированное упрямство подследственной доставило ему удовольствие:

— Ладно… Вы часто моете руки?

Она молчала, сбитая с толку.

— Ну, после того, как прикоснетесь, скажем, к дверной ручке… есть желание вымыть руки с мылом?

— Иногда есть. Иногда нет… Если ручка не грязная…

— Почему у вас нет детей?

Она содрогнулась. Адвокат смотрел ей прямо в глаза — ровно и безмятежно. И требовательно.

— У меня еще будут, — сказала она, отворачиваясь. — Мне только чуть за тридцать…

— А почему вы не обзавелись потомством раньше?

Ирена знала, что через полчаса после окончания разговора ей придет на ум остроумная отповедь наглецу. И знала, что сейчас нечего и пытаться — ничего путного она из себя не выдавит…

— Ладно, — адвокат снова кивнул, как будто ее молчание послужило для него ответом. — Расскажите мне теперь, как вы со своей стороны представляете случившееся с вами. Вы ведь не признаете вины — какое-то оправдание случившемуся у вас есть? Вас оговорили? Подстроили? Враги? Недоброжелатели?

— Я не знаю, — сказала Ирена устало. — В моем доме кто-то был… перед моим приходом… жег тряпки в камине… я думала, что это мой бывший муж…

— А соседский мальчик видел вас. Вернее, он видел тетю, похожую на вас…

— Пока вы со мной разговариваете, — сказала Ирена устало, — настоящая маньячка ходит вокруг того дома… И каждую минуту может кого-то убить.

— Это было бы вам на руку, — серьезно сообщил адвокат. — Если бы убийство из этой же серии повторилось, пока вы за решеткой — это был бы весомый аргумент в вашу пользу…

Ирене захотелось ударить его по лицу.

Потому что вспомнился вихрастый Валька — как он заглядывает за забор… опасливо косясь на Сэнсея…

И эти фотографии — те, что показывал ей следователь…

Она молчала. Она ни разу в жизни так никого и не ударила. Разве что Анджея — после того случая на пляже…

— Скажите, госпожа Хмель… Вы испытывали сексуальное наслаждение при интимном общении с вашим супругом?

Ирена молчала, разглядывая свои ладони. Надо же — а так, на вид, вполне благопристойная линия судьбы…

— Мне надо подумать, — сказала она угрюмо.

Даже видавший виды адвокат, кажется, удивился:

— Да? А мне казалось, что эта информация давным-давно обработана… Впрочем, извините.

Он задал еще несколько вопросов — Ирена отвечала односложно, всячески уворачиваясь от изучающего взгляда. Усталость пригибала ее к земле. Невыносимая усталость.

Наконец Семироль замолчал. Странным движением коснулся рта — как будто утирая с губ остатки кефира. Задумался, вперился в собеседницу раздумчивым взглядом — словно щеголь, мучительно размышляющий, какой галстук надеть на сегодняшний раут. Нелегкий выбор…

В какую-то секунду Ирена ощутила себя грузиком на чаше весов — а что находится на другой чаше, знает только господин препаратор. И выжидает, пока плечики весов перестанут колебаться…

— Хорошо, госпожа Хмель… Вернее, хорошего, надо сказать, мало… Я не могу взяться за вашу защиту. Ваши друзья будут огорчены.

Она так удивилась, что даже заглянула ему прямо в глаза:

— Вы думаете… Вы не верите в мою невиновность?!

— Я профессионал, — господин Семироль ясно улыбнулся. — При чем тут «веришь — не веришь»… У меня совсем другие критерии.