Не скуп мой пан!

Позади – поле, заснеженное, голое; впереди холм, а за ним уже – Гонтов Яр. Проселками ехать трудно, зато никто не заметит, не предупредит селюков.

…В первые годы, после того как спала багровая пелена с глаз, я усомнился. Те, ради которых я воззвал к Святому, благословен Он, уже мертвы, и моя шабля упилась их грязной кровью. Не съеден ли мой хлеб, хлеб Мести? Ведь глупые посполитые в глухих селах даже не слыхали об Умани и о кровавом псе Зализняке!

Да, я усомнился. Усомнился, а потом понял.

Виноваты!

Они все виноваты – сыновья, внуки и правнуки убийц. Тех, кто истреблял мой народ. А их дети? Неужто они вырастут без греха? Нет, мой путь не кончен! Всех! Всех до седьмого колена, как и велит Закон!

Тем более времени осталось мало.

Они уже встретились – Смерть, Двойник и Пленник.

Песчинки падают, и я не стану колебаться. Верно говорил Иешуа бен-Пандира: эти галилеяне не грешнее всех прочих, но и они погибнут – если не покаются. Но они не каются, значит, и мне не о чем жалеть!

– Пан сотник! Пан сотник! Куда теперь?

Ах, да! Приехали! Вот он, Гонтов Яр!

Нужную хату нашли сразу – почти в самом центре, неподалеку от церкви. Я даже не стал смотреть на рисунок, сделанный Гринем Чумаком. Вот она – обычная хата, на соломенной стрехе лежит снег, окошки заиндевели…

Хата обычная, да возле нее не по-вечернему людно. С темнотой, как водится, посполитые прячутся и двери запирают – от лихих людей да от собственных страхов. Сегодня же на улице толпа. Сани, еще одни, в густых лошадиных гривах – пестрые ленты. Двери открыты, возле них дружки…

Значит, все верно – свадьба!

– С коней!

Я оглянулся – сердюки привычно перекрывали улицу, Михал расставлял хлопцев вокруг хаты. Нападать на нас некому, но и ворон ловить нельзя. Мало ли? А вдруг мой чувствительный пан Григорий в последний миг душу решил спасти и послал гонца к панне Ярине? Ничего, пусть! Рушницы наготове, да и шабли под рукой…

– Михал! Ждать здесь, никого не подпускать!

Я поправил шапку, стряхнул снег с плеча. Все-таки на свадьбу идем!

– Первый десяток – со мной!

Те, что толпились у дверей, сразу догадались – отбежали в сторону, пытаясь спрятаться в промозглой ночной темноте. Я усмехнулся – пусть! Кто-то должен остаться, чтобы поведать остальным…

Я обернулся, махнул рукой:

– Всех, кто выскочит, – рубить в пень! И найдите соломы…

– А девки, пан сотник? – послышался чей-то обиженный голос.

Вэй, кому что, а курци просо! Конечно, хлопцы рады развлечься, но задерживаться нельзя. Того и гляди, иные гости на свадьбу пожалуют.

– С собой захватим, – решил я. – Все одно привал делать. Михал, отберешь двух, посмазливей, для пана.

– Ну, это как водится!

Итак, сегодня в замке у моего славного пана будут новые гостьи. А заодно Гринь Чумак порадуется. Тоже доброе дело!

Я вынул шаблю и шагнул на порог. В лицо пахнуло теплом и запахом браги. На миг стало не по себе. Какими бы ни были те, что сейчас погибнут, они все-таки люди, созданья Б-жьи! И свадьба – Б-жье дело!

Но тут вспомнилось.

Нет, не вспомнилось!

Я никогда этого не забывал!

Никогда!

…Рахиль, старшая сестра, высокая, черноглазая, первая красавица в семье. У нее тоже должна была быть свадьба – всего через неделю. И жених славный – Лев Акаем, отцов ученик. Добрый парень, он как раз из Кракова вернулся, хотел стать меламедом в нашем хедере.

Его зарубили на глазах у сестры. А ее насиловали – долго, целой толпой. Сначала она кричала, потом затихла…

Я поправил шапку и горько усмехнулся.

Горе вам, дщери Вавилонские!

Девка плясала на снегу – голая, в одном венке с яркими лентами. На шее звенело монисто с тяжелыми дукатами, босые ноги проваливались в снег.

– Давай, давай, сучонка! Пока пляшешь – жива будешь!

Хлопцы разошлись не на шутку. Кто-то свистел в такт, кто-то об заклад бился – долго ли еще пропляшет. Остальные ее подруги лежали рядом – нагие, бесстыдно раскинув ноги. Им уже не плясать.

Я отвернулся. Иногда самому становится тошно. Но делать нечего – вырастил волков. В ушах до сих пор стоял вой, отчаянный вой сгоравших заживо. И дух – знакомый дух горящей плоти.