Шрифт:
– Для Козелковых, мой друг, все дороги открыты! Я помню, еще покойный князь Григорий Григорьич говаривал…
– Извините меня, ma tante; все это было очень давно, а теперь хоть я и Козелков, но должен хлопотать!
– Le gamin a raison! – повторил князь.
– Если б вы взяли, князь, на себя труд сказать несколько слов вашему внуку…
– Вам, молодой человек, при дворе хочется место получить?
– Нет, я хотел бы в губернию…
– Гм… а в мое время молодые люди всё больше при дворе заискивали… В мое время молодые люди при дворе монимаску танцевали… вы помните, ch`ere enfant?
Одним словом, с помощью ли ходатайства старого князя или ценою собственных усилий, но Козелков наконец назначен был в Семиозерскую губернию. Известие это произвело шумную радость в рядах его сверстников.
– Так это правда, шут ты гороховый, что тебя в Семиозерскую губернию назначили? – спрашивал один.
– А ну, представь-ка нам, как ты чиновников принимать будешь? – приставал другой.
– Messieurs! он маркёра Никиту губернским контролером сделает!
– Messieurs! он буфетчика Степана возьмет к себе в чиновники особых поручений!
– Подкачивать Митьку!
– И, подбросивши до потолка, уронить его на пол!
А Митенька слушал эти приветствия и втихомолку старался придать себе сколько возможно более степенную физиономию. Он приучил себя говорить басом, начал диспутировать об отвлеченных вопросах, каждый день ходил по департаментам и с большим прилежанием справлялся о том, какие следует иметь principes в различных случаях губернской административной деятельности.
Через несколько дней он появился в кругу своих товарищей уже совершенно обновленный.
– Mon cher, il faut avoir des principes pour administrer! [24] – серьезно убеждал он Левушку Погонина.
– Да что ж ты будешь администрировать-то, шут ты этакой?!
– Однако, mon cher, согласись сам, что есть вопросы, в которых можно идти и так и этак…
– Ну, ты и иди и так и этак!
– Я, с своей стороны, принял себе за правило: быть справедливым – и больше ничего!
24
Мой милый, надо иметь принципы, чтобы администрировать (фр.).
Козелков сказал это так серьезно, что даже Никита-маркёр – и тот удивился.
– Посмотри, Митька, ведь даже Никита не может прийти в себя от твоего назначения! – заметил Погонин, – Никита! говори, какие могут быть у Козленка принципы?
– Ихний принцип кушать и за кушанье денег не отдавать, – отвечал Никита, при громе общих рукоплесканий.
– Браво, Никита! И если он еще хоть один раз заикнется о принципах, то скажи Дюссо, чтоб не давал ему в долг обедать!
Разумеется, Митенька счел священным долгом явиться и к ma tante; но при этом вид его уже до того блистал красотою, что старуха совсем не узнала его.
– Господи! да никак это камер-юнкер Монс пришел! – сказала она и чуть-чуть не отправилась на тот свет от страха.
Старик-князь тоже принял его благосклонно и даже почтил наставлением.
– В наше время, молодой человек, – сказал он, – когда назначали на такие посты, то назначаемые преимущественно старались о соединении общества и потом уж вникали в дела…
– Я, князь, постараюсь.
– Я вами доволен, молодой человек, но не могу не сказать: прежде всего вы должны выбрать себе правителя канцелярии. Я помню: покойник Марк Константиныч никогда бумаг не читал, но у него был правитель канцелярии: une c'el'ebrit'e! [25] Вся губерния знала его comme un coquin fi'eff'e, [26] но дела шли отлично!
На семиозерский мир назначение Козелкова подействовало каким-то ошеломляющим образом. Чиновники спрашивали себя, кто этот Козелков, и могли дать ответ, что это Козелков, Дмитрий Павлыч, – и больше ничего. Два советника казенной палаты чуть не поссорились между собою, рассуждая о том, будет ли Козелков дерзок на язык или же будет «мягко стлать, да жестко спать». Наконец, однако ж, губернский прокурор получил из Петербурга письмо, в котором писалось, что едет, дескать, к вам «Козелков – малый удивления достойный»! Прокурор до того разозлился на своего корреспондента за такое непростительно неясное определение, что тут же разорвал его письмо в клочки.
25
Знаменитость! (фр.)
26
Как отъявленного жулика (фр.).
Но, в сущности, корреспондент был прав, ибо Козелков был именно «малый удивления достойный» – и ничего больше.
Тот, кто знал Козелкова в Петербурге, Козелкова, с мучительным беспокойством размышлявшего о том, что Дюссо во всякую минуту жизни может прекратить ему кредит, – тот, конечно, изумился бы, встретивши его в Семиозерске на первых порах административной его деятельности. Во-первых, там никто не называл его ни Митей, ни Митенькой, ни Козликом, ни Козленком, а звали все вашеством, и только немногие аристократы позволяли себе употреблять в разговоре его имя и отчество; во-вторых, в его наружности появилась сановитость и какая-то глянцевитая непроходимость; в-третьих, в голове его завелось целое гнездо принципов.