И как-то само собой вышло, что не тризна получается у детей Лара – а всеобщая сходка, сбор всего селения. И, значит, должен Бойша перед людьми ответ держать – как дальше-то жить станем?

Хотя и так уже всем, даже самому последнему тугодуму, понятно – плохи дела, хуже некуда. Второй раз диатриты в ловушку не попадутся, а в чистом поле с ними справиться вообще никак невозможно.

Тишина сама собой воцарилась на тризне. Даже Матхи, ревнитель обычаев, не стал ничего говорить – мол, не сходка здесь, не о том речь повели. Промолчал слепой шаман, сидел, голову опустив, – и Таши заметил недовольный взгляд Ромара. Тоже правильно: когда плохи у рода дела, когда враг на пороге – кому же, как не шаману, людей ободрять! А коли сидит колдун с опущенной головой – то даже младенцу ясно: не отвести беду. Эдак и духом пасть можно. А тогда – какие из родичей воины?

И, предвидя всеобщее уныние, первым вышел в круг Ромар. Искалеченный рузархом, изглоданный жизнью, перекошенный на один бок, – сейчас он казался прямым и стройным. Глаза смотрели в упор, и под их пристальным взглядом сами собой начинали отступать отчаяние и тоска. Справимся, не можем не справиться! И выпрямлялись согбенные спины, сжимались кулаки, возвращалась решимость.

– О чём печаль, родичи? Бойша с победой вернулся! Немало диатритов побито за три дня! Значит, можно с ними сражаться, можно и бить. Или кто думает, что не побьём? И не таких бивали! – Всем почудилось, что рубанул при этом колдун воздух отсутствующей рукой – да так, что воздух застонал, как бывает, если зажат в ладони меч.

Ясно, что в таком деле колдуну никто возражать не думал, и Ромар продолжал, пытаясь хоть как-то приободрить павших духом:

– Непривычно драться с диатримами, тяжело, но можно. А как привыкнем, научимся этому делу, то будем походя бить. Жаль, маловато времени отпущено нам на учёбу, но да уж сколько есть. Одно чужинское полчище разбито. И второму того же не миновать!..

– Эк вы, мужики, просто судите! – ощерилась Крага. – А вот что мы есть будем? И без того с этой войной все работы на женщин свалили. Эдак мы быстро припас потравим, а дальше что? День вас не покормить, два… а там вы и копий таскать не сможете!

Бойша недовольно поморщился: некстати вылезла старая! Пользуется, что здесь не совет набольших. Никак не смирится злая старуха, что Унику из её воли вывели, – но говорит верно, от её правды не отвернёшься. Гурты погибли. Хлеба и так уродилось немного из-за засухи. Великая обсохла. Рыбы не стало. Охотиться чужинцы не дадут, а ведь сейчас самая пора осенних облав. Всем понятно – зиму пережить сумеем, только если с диатритами покончим. А вот покончишь ли с ними, или же они с тобой покончат? Но все же слово сказано, и ответить надо.

– Твоя правда, мать, – ровным голосом произнес Бойша. – Ныне это всякому ясно – или сломаем мы чужинцам хребет, прогоним обратно в пустыни – или самим придётся уходить с родных земель.

Тишина пала на круг. Та тишина, что страшнее крика: «Как так уходить?! Куда уходить?..»

Но оказалось, что у Бойши на всё уже готовы ответы. Впрочем, на то он и вождь, чтобы заранее отвечать на незаданные вопросы.

– Ко всему надо быть готовыми, – с напором повторил он. – Род должен жить, а где – не так важно. Поймёт и простит нас Великий Лар. Уходить нам есть куда. За Белоструйную пойдём, куда подались сыновья тура. Одно наше селение там есть, значит, и ещё будут. Там засуха не такая страшная – прокормиться сумеем. Переждём лихие времена, а потом обратно вернёмся. Не бывает вечных засух, – Матхи кивнул головой в знак согласия. – И эта тоже пройдёт. Но первее всего – чужинцев разбить. Если они к Белоструйной за нами пойдут – покоя не будет. Вот о чём думать надо! У кого мысль дельная есть, как врагу досадить, – говорите!

Бойша сел. Пусть теперь другие скажут – как с врагом управляться? Глядишь, все вместе и придумают что…

– А чего тут думать, – проворчал Мугон. – Первых чужинцев мы на крутояре ночью взяли. И других взять точно так же! Выследить, где они лагерем стали, – и ударить! Так, чтобы и маму свою чужинскую навсегда забыли.

Родичи отозвались многоголосым гулом. Правильно сказал Мугон, верные слова нашёл. Как иначе с диатримами справиться? Не в чистом же поле, при свете дня!..

– Ещё бы засады устроить… – подал голос кто-то из Свиоловых сыновей. – На деревьях засесть, сверху чужинцев бить. Там и башка птичья близко, и карлик сверху не прикрыт…

– Станут они тебя под деревьями дожидаться! – оспорил говорившего Макос. – С карликами воевать – это не тигра на козлёнка приманивать. Да и где ты у нас в округе столько деревьев найдёшь? Чужинцы по зарослям неохотно шастают…

Курош и сам уже видел, что глупость сказанул. Вон и люди смеются – полез землепашец с охотником спорить, как дичь ловчей бить!

Судили, рядили, спорили. Бойша не препятствовал. Понимал – нужно роду выговориться. При таких делах не высказанное слово горькой обидой становится.

Долго гудел народ. Препирались мало не дотемна, пока не погнал вождь людей за водой.

Ушли, растворились в полумраке. Таши нёс на плече здоровенную долблёнку. Тяжело, но зато воды много влезет. В селении каждая капля на счету. Вместе с Таши шли ещё десятка три воинов; такой поход теперь – дело для настоящих мужчин. Колдуны сказали, что в округе шастает немало карликов. Ловить их по кустам до самого утра можно. Правда, и они на десяток вооружённых человек не попрут. А ежели увидят безоружных, да ещё и женщин, – запросто порезать могут. Так что теперь каждый шаг за городьбу – под охраной.