Потом я и мой мальчик, резидентная суперпрограмма и слюнявый эстет, получали оплеуху от раздраженного нашим видом купчины, выгуливавшего неподалеку целую свору верещащих певичек, — и шли думать и любоваться в другое место.

Впрочем, на голодный желудок думается лучше, а если я что и умел, так это думать. И в первую очередь меня до рези в желудке интересовало «Безумие Будды» (из сугубо корыстных интересов!). В отличие от аборигенов, которые валили все на причины метафизические и в этом деле были большие доки, мне оно сильно напоминало давно знакомых дружков-вирусов, изредка забиравшихся в мой замечательный «Пент» и норовивших натворить чудес или перекроить все по своему образу и подобию. Года жизни в местной Поднебесной — то, что это не совсем наша Поднебесная, о которой я читал в разных умных книжках, я понял чуть попозже — мне хватило, дабы уразуметь одну простую и не шибко приятную истину.

Здешний космо-комп именовался Законом Кармы* [Карма (санскрит.) — плод действия; Закон Кармы — воздаяние за любые поступки, влияющее на следующее перерождение. Обычное, повседневное сознание отягощено страстями, которые переносит на поступки и поэтому все время создает карму; сознание измененное, просветленное действует бесстрастно, т. е. кармы не создает.].

Бред?

Возможно.

И Закон Кармы впервые за века своего существования и бесперебойной работы в макромасштабе нарвался на вирус.

Чушь собачья, хвостатая?

Не исключено.

А не чушь, не бред то, что я после осколка за ухом сижу себе преспокойненько (вру, не так уж преспокойненько) в дурачке-китаезе за полтыщи лет и невесть сколько километров от моего подъезда и тети Насти, обеспокоенной некультурностью жильцов?!

То-то же...

На фоне этого кармические законы в образе дисков винчестера и обалдевшие файлы-перерождения, путающие время и место, выглядят безобидными забавами.

Что и требовалось доказать.

Cудья Бао неодобрительно глядел на окружавшие их хмурые скалы. Вернее, скалы были даже не то чтобы хмурые, а скорее какие-то болезненные: изъязвленные ветром и временем, покрытые желто-бурой с прозеленью коростой лишайника, растрескавшиеся и изогнутые под совершенно немыслимыми углами. Из трещин местами торчали такие же кривые и чахлые деревца с колючими жесткими листьями, напоминая гениталии малайских идолов — судье как-то раз довелось видеть изделия южных варваров, и они еще тогда поразили его своим вызывающе-нездоровым уродством.

Под копытами ослика и запряженной в повозку судьи лошади хрустели сухие кости. В основном звериные, но изредка попадались и человеческие. Теперь судья думал, что понимает, почему даос назвал их предприятие «опасным». А Железная Шапка тем временем размышлял, что если судья полагает, будто это уже настоящая опасность, то заблуждение выездного следователя велико и необъятно, подобно Восточному океану; и вообще зря он, бедный отшельник, связался с такого рода предприятием, потому что «драконы и единороги» еще только ждут их впереди, и отнюдь не в мире живых...

Ущелье резко свернуло вправо, и в лицо судье пахнуло вонью горящей серы. Сразу же перехватило дыхание, судья надсадно закашлялся, но тут новый порыв пронизывающего ветра отогнал удушливый запах, и выездной следователь со своим слугой-возницей с трудом перевели дух. Лошадь храпела, пятясь к выходу из ущелья, в то время как ослик даоса просто стал как вкопанный.

— Приехали, друг мой Бао, — сообщил Лань Даосин, слезая с ослика и перекидывая через плечо ремень с походными сумками. — Соблаговоли покинуть повозку, поскольку дальше мы пойдем втроем.

— Дальше? Втроем? — не понял судья. — Но ведь дальше нам не пройти — мы просто задохнемся! Кроме того, нас и так трое...

Бао имел в виду себя, даоса и возницу; но, услышав, как ослик весьма отчетливо хмыкнул, не стал продолжать.

— Не беспокойся, мы пройдем сквозь Дыхание Нижних Пределов: ты, я и твой племянник Чжун. Это я и подразумевал, говоря: втроем. А твой слуга пусть отведет лошадь к выходу из ущелья и ждет нас там три дня.

— Лошадь? А как же ослик, друг мой Лань? Неужели он...

Даос лишь приложил палец к губам; ослик же осклабил желтые зубы, повернулся к судье задом и бодро затрюхал прочь.

Бао молча кивнул и слез на землю; потом, взглянув на проступавшие впереди сквозь дым груды костей, выездной следователь тяжело вздохнул, закашлялся и принялся вместе со слугой снимать с повозки заранее приготовленные носилки.

В душе судья очень надеялся, что его приятель Лань не вознамерился покончить жизнь самоубийством, прихватив с собой за компанию и своего друга Бао. Хотя, с другой стороны, это был наиболее простой способ попасть на прием к князю Янь-вану или Владыке Восточного Пика — но, увы, он судью Бао абсолютно не устраивал.