Олди Генри Лайон
Шрифт:
В ответ Девятка от души расхохотался.
Он веселился так искренне, что до тебя наконец дошло: творится диво дивное! Ром рома не признал! маг — мага! Пусть Девятка — не ахти какая карта в колоде, но ведь не ветошник же, должен чуять, раз в законе...
— Трепло ты, дядя! — белозубо скалясь, востроносый оторвал от твоей таранки плавничок, кинул в рот. — Да ты на себя в лужу глянь: из тебя ром, как из меня губернатор! На одних песнях, морэ, вожаком не стать! Тут душа нужна вольная, кровь горячая... Родиться ромом надо, вот!
И он победно воззрился на тебя.
Уел, значит.
— А ты, выходит, настоящий. Закоренный; не «петрушка» [55] гнилая. Еще и лошадник, небось, хоть куда? Слушай, сведи мне коня! — сто рублей плачу...
Услышь!
Откликнись!
Ты играл с огнем, — да, глупой Девятке лучше убраться восвояси, многозначительно покрутив пальцем у виска — но остановиться не мог.
Теперь пришла очередь востроносого дергаться. Еще бы! Только что вслух едва не конокрадом обозвали! А ну как дядя в шляпе — легавый?! Девятка впился в тебя цепким взглядом; отвел глаза. Из дяди филер... вот-вот, как из тебя, морэ, губернатор... говорил уже. Значит, просто ляпнул дядя, не подумавши!
55
Обидное прозвище оседлых ромов-огородников; в отличие от почетного прозвища «закоренный ром» — то бишь знающий все обычаи.
Так, теперь оглядеться...
— Ты, дядя, болталом-то меньше звякай! Знаешь хоть, кто такой «лошадник»?
Слепой он, глухой; и нюх табаком отшибло.
За ветошника тебя держит!
Одно б понять: радоваться или огорчаться? Вот, оказывается, как «Варварская» крыша кроет! Хотел проверить, ждал случая... дождался. Проверил. Мало что за мага — за рома не признают! вроде как глаза от тебя особый контракт, м-мать его бумажную, отводит...
Ладно, обмозгуем на досуге, с отцом Георгием посоветуемся — а сейчас надо бы отвечать: вон, востроносый извелся в ожидании.
— ...Лошадник? Ну ты, морэ, и спросишь! Известное дело: кто с лошадями запанибрата, тот и лошадник!
Похлебаем щи лаптем, для сердечного успокоения...
— Эх, дядя, простая душа! Лошадник — это конокрад на квэнье мажьей! уразумел? Загребли бы меня сейчас, ни за ломаный грош, за слово твое, без ума сказанное — и в кутузку! До выяснения...
— Ну прости! прости дурака! Эк загнул: в кутузку... Мало ли чего ляпнешь... откуда мне эту вашу феню знать-то?
— Да не нашу! не нашу! не мою!!!
Востроносый взвился стригунком, аж пиво расплескал.
— Не маг я! не жиган! честный ром! А слова, что пыль — побродишь с мое, дядя, всякого нахватаешься! Вот в лошадях — это да, понимаю! тут ты прав, дядя. Плох тот ром, который с любым конем любви не скрутит! Ром в седле родится, в седле спит...
Девятка балабонил околесицу, спеша похоронить под ворохом болтовни случайно всплывшую правду о себе. Пусть старается, жалко, что ли? Тебе он не мешает, можно и послушать, под пиво с рыбой.
— ...в седле ест, в седле баб любит, в седле и помирает, когда время придет!..
Ты достал папироску, прикурил; выпустил клуб сизого дыма. Ну-ну, говори, маг в законе, великий козырь, знаток коней и ромской жизни — а мы послушаем.
Уши б тебе надрать...
— ...эх, дядя! — сто рублев, коня ему сопри... Конокрады-то есть, ясное дело! Любой знает, даже вот ты, наверное, знаешь, дядя! Сам-то я чистый, только скажу от души: мало их на свете белом осталось, закоренных лошадников. Это ж тебе не буханку хлеба спереть, не пучок редиски! коня свести — это ж целое искусство, дядя!
А глазенки горят, светятся... Из мышек плошками сделались. Будь на месте «дяди» настоящий филер — коптить тебе небо острожное! Впрочем, настоящего филера Девятка «срисовал» бы вовремя...
Машинально ты прикрыл обоих: нечего народишку вокруг ушами раскидывать.
Ты прикрыл, а Девятка опять проморгал.
— Искусство! — озлившись невесть на что, ввернул ты. — Сидеть тебе за твое искусство... если раньше ногами не затопчут.
— Да не мое оно! — востроносый отмахнулся с досадой. — Умей я чужого рысака замажить — гнил бы с тобой в вонючей пивнухе?! Угости папироской, дядя... хорошие у тебя папироски, вкусные. Спасибо. А спички у меня свои есть. Отстал ты от жизни, дядя! Это раньше конокрадов ногами топтали, всем селом, под поруку круговую. Теперь, ежели ловят — в участок ведут. Зато крестничка, буде отыщут...
Востроносый разом помрачнел, посерьезнел. Отвернулся, сосредоточенно пуская в сторону дымные кольца.
Но долго молчать он, похоже, не умел.
— Что-то в горле у меня пересохло. Ты б взял еще пивка, дядя? Обоим? Ну, спасибо! Сразу видно хорошего человека! А я тебе за пиво твое всю правду расскажу: как закоренные-то лошадники коней сводили. Сейчас так не умеют, нет, не умеют! Измельчал народ, повыбили козырей, а в крестники-ученики калачом не заманишь. Даже сиволапый ветошник, вроде тебя, знает: почему. Не то что раньше...