— Таких, что таскаются с кем попало?

Сергей Иванович грустно улыбнулся.

— Вы молоды, лейтенант! Наивны. Зря о ней так. Я думал обо всей этой истории. И о вас…

— Обо мне?

— О вас, обо всех… Знаете, я никогда не понимал по-настоящему, что такое провинция. Пятый год здесь, и только сейчас начало доходить. Я не обиделся и не испугался. Просто — удивился. Вы, наверное, все иначе не можете. Это не хорошо и не плохо. Просто — другое… Может, привыкну. А может, вы станете другими.

— Я?

— Вы все.

Они замолчали.

Машина сбавила скорость: подъезжали к дому Шумского.

— Ну, желаю удачи, лейтенант, — Шумский протянул Ивану руку. — Глупо все вышло. Ничего с ней не было. А вы… Может, и хорошо, что вы — такие. Дай бог, чтобы и те, кого вы ловите, тоже оставались… провинциалами.

— Извините. Я спешу. — Иван высвободил руку, и «РАФ» тронулся. Через заднее стекло увидел убегающие дома, пустую темно-серую дорогу, мерцающие фонари. У одного из них стоял Шумский.

В девятиэтажном доме, в котором жили Виленские, все уже спали. Только на втором этаже горел свет. Окно Виленских. С улицы видно, что у окна кто-то сидит.

Иван поднялся на второй этаж и позвонил:

— Пап, ты?

— Уголовный розыск. Откройте, Виленский!

Женька стоял перед Иваном напуганный, осунувшийся.

— Я вас слушаю, лейтенант!

— Родители спят? — вместо ответа спросил Сайко.

— Нет. Мать в роддоме на дежурстве, а отец до сих пор не вернулся. Не знаете, где он? Я волнуюсь.

— Волноваться надо было раньше, — хмуро ответил Сайко. — В комнату войти-то можно?

— Да, да, пожалуйста, — засуетился Женька.

Они прошли в комнату Женьки. На письменном столе лежали листы исписанной бумаги.

— Исповедь готовите? — кивнул в сторону стола Сайко.

— Что-то вроде.

— Ладно, Виленский! Взгляните. Вам знаком этот человек?

Иван достал фотографию Князева. Глаза у Женьки сузились от страха.

— Да, это Мишка-Артист. Как вы сумели так быстро его разыскать?

— А где живет, значит, не знаете?

— Не знаю, — выдавил Женька.

— Будь так. О Загородной улице никогда не слышали?

— Слышал как-то… Там какое-то застолье намечалось. Но меня не приглашали. Честное слово, я там ни разу не был. Даже номер не запомнил, — стал оправдываться Женька.

Когда Иван вышел на улицу, было около часу ночи. Сел в «РАФ» и связался по рации со своими:

— Товарищ подполковник, разрешите выехать на Загородную?

— Помощь нужна? — услышал в ответ.

— Нет. Пока разведка.

По туманному озеру плыли круги. Рябило в глазах. Под левой лопаткой жгло, словно плечо лежало на раскаленных угольях.

Аркадий Игнатьевич Виленский открыл глаза. Белые стены. Белая простыня. Ноги упираются в белые дуги кровати. Виленский хотел повернуться, и тут же услышал:

— Больной, вам нельзя шевелиться.

— Что со мной? — спросил он.

— Сердечко у вас… Ничего, все будет в порядке, — попыталась утешить сестра.

Виленский тяжело вздохнул. Отчего же все это так внезапно? Давно сердце не шалило. И вспомнил: «Женька!.. Его сын преступник»…

Веки закрылись, Виленский стал куда-то проваливаться.

…Аркадий Игнатьевич Виленский на свою жизнь не обижался. Ему везло. Сравнительно быстро «вырос» до прокурора района.

Зато не посчастливилось в личной жизни. Нравилась ему Валюша, но вышла за Пашку Измайлова. Погоревал, а через год сам женился на студентке мединститута Катеньке. Екатерина Андреевна была верной женой, но своенравной и неласковой. А когда родился Женька… То он, Аркадий, не так ребенка на руки взял, то не перепеленал быстро, когда малютка заплакал. Женьке ни в чем не отказывали.

— Катя, мы растим эгоиста, — однажды упрекнул он жену. — Нам нужен еще ребенок.

— Иди и рожай, — отрезала она. — Хватит. Отмучилась.

Время летело быстро. Не успел оглянуться, как Женька пошел в школу.

Однажды он приволок двойку.

— Здорово, сын! Что будем делать дальше? — Аркадий Игнатьевич знал, что двойка не из-за того, что Женька тупой. Просто — лодырь. — Выучишь все формулы — доложишь! Вот тебе три примера. Гулять сегодня не разрешаю.