Мы в двух днях пути от Бризадульче, а у нас в карете стоит запах гниющей плоти. Я не врач, и несмотря на мое королевское воспитание, я совсем не сведуща в целительстве. Тем не менее, я не знаю лихорадки, которая могла бы вызвать такое зловоние.

Я отвожу Химену в сторону во время очередной остановки для перекуса орешками и сушеными дольками манго.

— Это не тропическая лихорадка, Химена. И не сломанная нога. Почему она…

Химена смотрит на мою руку. Я понимаю, что сжимаю ее слишком сильно, мои пальцы глубоко вонзились в ее плоть.

Я расстроенно убираю руку, но вдруг замечаю слезы в глазах Химены.

— Что это, Химена? Ты что-то недоговариваешь.

Нянюшка кивает и сглатывает слезы.

— Аньяхи ранена куда сильнее, чем мы думали. И она ничего не сказала нам. Ничего.

Ее дрожащий шепот и страх лжи камнем ложатся у меня на груди. Я никогда не видела, как Химена плачет.

— Ты имеешь в виду, сильнее, чем просто сломанная нога?

— Это другая нога. Там рана. Над лодыжкой. Когда мы вытаскивали ее…

Рана. Это просто рана. Ведь ничего страшного?

Химена продолжает говорить, а я почти ничего не слышу из-за шума в ушах. Что-то там об инфекции и о том, что слишком поздно ампутировать ногу.

Я мчусь обратно к карете. Аньяхи лежит, распластавшись по скамейке. Она стонет от лихорадки даже во сне. Я хватаю ее за ногу, ту, которая не сломана. Скрытые под юбкой, тряпки вокруг ее лодыжки влажные и коричневатые, будто в пятнах от чая. Когда я их разворачиваю, запах становится совсем невыносимым. Пахнет так, будто рыба полежала долго под солнцем, но слаще, словно гнилые фрукты. Аньяхи начинает метаться, когда я открываю ее рану.

Я содрогаюсь и прикладываю руку ко рту. Сиреневая и зеленая каша вместо кожи. Что-то черное и вязкое сочится из раны, кожа по краям жутко облезает.

Это мы виноваты во всем — я и Химена; мы сделали это, когда вытаскивали ее из-под кареты.

Есть только одна вещь, которую я могу сделать. Я падаю на скамью напротив моей фрейлины. Когда я закрываю глаза, Божественный камень начинает посылать теплые импульсы.

Я избранная Богом. Он непременно услышит мои молитвы.

На следующее утро Аньяхи пробуждается от температуры. Мое сердце стучит с надеждой. Всю ночь камень в моем пупке излучал спокойствие, означающее, что он услышал меня. Я уверена, что Аньяхи исцелится.

Целую минуту она пытается сосредоточиться. Увидев меня, она улыбается.

— Элиза, — шепчет она. Ее карие глаза светятся спокойствием.

Я глажу ее по лбу.

— Надо было сказать нам, Аньяхи. Ты должна была…

— Послушай меня.

Моя рука замирает на полпути.

— Элиза, у тебя прекрасная судьба.

Несмотря на ее мягкий голос, в нем есть что-то жесткое. Карета гремит, мои пальцы покалывает.

Она хватает меня за руку и сжимает.

— Ты не должна терять свою веру, дитя. Несмотря ни на что. Не сомневайся в Боге или в его выборе. Он знает бесконечно больше, чем мы можем себе представить.

Я качаю головой. Что-то не так. Она никогда раньше так не говорила со мной. Я открываю рот, чтобы сказать ей, что все будет в порядке, что я молилась за нее…

— Он так сильно любит тебя. Как и я. Обещай, что будешь доверять ему.

Я должна пообещать. Все, что угодно, лишь бы ей стало легче. Но я не могу найти слова.

Она вздыхает и закатывает глаза. Ее голос звучит очень тихо, когда она произносит:

— Ты — свет моей жизни, Элиза. Моя особенная…

Ее руки отпускают мои.

— Аньяхи?

Но она не отвечает. Она похожа на куклу со стеклянными глазами, застывшими с удовлетворением, губы слегка приоткрыты. Я осторожно наклоняюсь к ней, чтобы закрыть глаза кончиками пальцев, в надежде, что она просто уснула. Но тишину сна не спутать с тишиной смерти.

Я никак не могу очистить голову от тумана, хотя лорд Гектор так вежлив и деликатен со мной. Это слышно по тому, как понизился его голос и какие мягкие и медленные слоги получаются у него. Очень мило с его стороны.

— Мы возьмем ее с собой в город. — Химена говорит сквозь слезы. — Нужно похоронить ее достойно.

Лорд Гектор кивает.

— Тогда я начну готовить тело… вернее, даму для путешествия.

Я смотрю на них и понимаю, что Химена ответила ему, потому что я не могла.

— Нет.

Это слово сначала удивляет меня, но, подержав его немного во рту, я понимаю, насколько это правильное решение. Они ждут моих пояснений, а я стою, уставившись на пустыню. Она мерцает красно-желтым, отражая восходящее солнце. Неделю назад Аньяхи говорила мне, что всегда мечтала увидеть пустыню. Она говорила, что не может себе представить, что земля похожа на волны и простирается далеко-далеко, словно море.