— Попробуй теперь, Белен.

Я слышу шорох, а затем треск разрезаемой ткани. Сквозь маленькую щелочку внутрь проливаются песок и свет. Я моргаю, глядя на парня с неровным носом, а он просовывает длинный шест сквозь щель, и я вижу в ней синее небо. Я кладу пальцы на Божественный камень и посылаю благодарную молитву.

Косме и Белен выкапывают нас из палатки. Внешний слой ее изорван в нескольких местах, но Умберто говорит, что его можно починить, и он вполне будет годен. Верблюдов занесло только наполовину. Мы, впятером, опускаемся на колени и отгребаем песок, чтобы снять с них тент. Мыча и стеная, верблюды поднимаются на ноги и трясут головами. Больший из них, темно-коричневого цвета, жует свою жвачку, а меньший топчется на песке. Их поведение совершенно обычное, словно не было никакой бури, и меня в очередной раз поражает их способность со всем примиряться.

Солнце низко нависает над нами, разливая медный свет по новообразованным дюнам, пока мы откапываем наши палатки, чтобы поставить их нормально.

Сегодня благодаря свежему верблюжьему навозу мы можем позволить себе не гасить очаг дольше. Поедая тарелку тушканчикового супа, я спрашиваю, всегда ли песчаные бури проходят так.

— Каждый год случаются одна-две настолько же дурных, как эта, — отвечает на этот раз Белен, потому что Умберто занят едой. — А обычно они мягче и быстрее проходят.

Я продолжаю есть суп, с ужасом ожидая момента, когда тарелка опустеет. Глаза моих попутчиков следят за мной, словно снимая с меня мерку. Косме презрительно улыбается, замечая мой голод. А другие… другие смотрят на меня вопросительно, но почти с уважением. Даже тихий мальчик осторожно изучает меня. Я решаю сделать то, что сделала бы Алодия.

— Вы прекрасно знаете, что делать. Выживать, — говорю я.

— Мы проводники, это наша работа, — хмыкает Умберто.

Косме была горничной, а не проводником, но это неподходящий момент для подобных тонкостей. Я киваю самой себе, как бы в глубоком раздумье.

— Пустыня рождает сильных людей, — говорю я, надеясь, что мои слова не прозвучали раболепно.

Но Белен с гордостью поднимает подбородок:

— Мы переживали вещи и похуже песчаных бурь.

— У меня нет сомнений в этом, — отвечаю я и собираю остатки супа, а после облизываю пальцы. Опуская миску, я продолжаю: — Но что-то приближается. Или уже случилось. Что-то, способное сломить даже вас.

Никто из них не решается встретиться со мной взглядом. Косме скрещивает ноги и углубляется в изучение своих щиколоток.

— Что же это? — осмеливаюсь я спросить. — Зачем тащить бесполезную жирную девочку через пустыню? Что во мне такого важного, что вы послали Умберто поторопить меня перед ужасной бурей?

— Мы не посылали Умберто за тобой, — резко отвечает Косме. — Он пошел за Божественным камнем.

Ну, разумеется.

— Почему бы просто не вырезать его из моего пупка?

Не успеваю я договорить, как понимаю, что это была ужасная ошибка.

— Я как раз пытаюсь решить эту проблему, — отвечает Косме с хищной улыбкой.

— Косме! — впервые на моей памяти говорит тихий мальчик. — Мы не можем рисковать сейчас. Пророчество неясно. Мы еще успеем ее убить, если окажется, что она бесполезна.

— Никто не убьет ее, Хакиан, — говорит Умберто, сощурившись. — Никто и никогда.

Хакиан только вздыхает в ответ и снова погружается в молчание.

Позже, ночью, Умберто заползает в мою палатку и раскладывает свой спальник рядом с моим. Видеть его — облегчение, потому что я понимаю, почему он пришел. Он боится того, что могут сделать другие.

Дни бесконечные и жаркие, но я провожу это время в раздумьях. Я решаю выглядеть отзывчивой и ничем не угрожать, потому что на данном этапе мое выживание зависит от моих похитителей: надо быть к ним поближе и не давать им повода меня убить.

Дюны остались позади, сменившись ровным плато. Песок больше не засасывает моих ног на каждом шагу, так что мне не надо прикладывать таких усилий, как раньше, чтобы идти вперед. Умберто ведет нас, никогда не сомневаясь в выбранном направлении, хотя я не представляю, как он это делает. Запасы воды иссякают, рацион ограничен. Моя кожа тоскует по прохладной воде моей ванны. Впрочем, не так. Вода в моей ванне всегда была теплой. Но я представляю себе холодную воду так же живо, как представляю руки Химены, разминающие мои плечи.

Мои губы потрескались и болят. Верблюжий горб сморщился и обвис на одну сторону. Умберто уверяет меня, что все идет по плану и скоро мы пополним запасы воды и еды, но мне все равно очень жаль верблюдов. Впрочем, через какое-то время мои мысли сосредотачиваются вокруг желания сделать глоток воды.

После нескольких дней путешествия по плато Умберто заводит нас в глубокий овраг. Верблюды хрипят и мычат, задирают ноги и мотают головами, пока мы проходим вдоль впалых стен утеса. За поворотом овраг вдруг превращается в зеленый оазис, полный пальм и пестрящий желтыми перьями акаций и зеленой травой, растущей по берегам сапфирового озера. Это самый прекрасный пейзаж, какой я когда-либо видела.