Шрифт:
Я выстроил высокий терем...
Я выстроил
Высокий терем.
И в том высоком
Терему
Я счет веду
Своим потерям,
Развод включая
И тюрьму.
1963
Как поставила хозяйка белье кипятить...
Как поставила хозяйка белье кипятить
И упала. Соседкам ничего не сказала,
Пена бьет через край, бак кипит во всю прыть.
Это город Москва, площадь Курского вокзала.
На перроне толпа. Вот и подают состав.
Полутемное купе и матрас из поролона.
Ты присядешь у окна, обессилевши устав,
Как неглупый король, свергнутый друзьями с трона.
Но подвинулся мир на мгновенье - и вдруг
Ты опять человек, рыцарь ты и воин конный,
А в окне перестук, и в полу перестук, и в груди перестук,
Перестук колес вагонный.
1968
В тот час, когда недвижие прудов...
В тот час, когда недвижие прудов
Застынет молчаливою твердыней,
Позволь мне крикнуть,
Чтобы с проводов
Неспешно облетел мельчайший иней,
Чтоб изморозь, упав за воротник,
Напомнила прохладою мгновенной,
Что не было начала у Вселенной
И нет конца. Есть только этот миг.
1970
Деревенские похороны
Дребезжат
Зеленые мухи,
На столе покоится гроб.
Голубые
Вокруг старухи
Все качаются,
Как укроп.
1964
А вот смешных всех...
А вот смешных всех
Собирают
На дальнем острове,
И там
Они живут и помирают,
Как жили –
С горем пополам,
В объятиях своих любимых,
Среди холстов,
Под грудой книг.
А всех серьезных,
Исправимых
Везут назад,
На материк.
1959
Пусть мне покажут наше завтра...
Пусть мне покажут наше "завтра",
С Венеры дальней космонавта, –
Забавно,
Только и всего.
Но вот в того,
Который сможет
Вернуть мне день,
Который прожит,
Поверю я,
Как в божество.
1991
Н. Заболоцкому
I
Художник, конечно, он должен,
Он должен и это и то,
Талант им у века одолжен,
Портные скроили пальто,
Ботинки построил сапожник,
Бандиты могли бы убить.
Конечно, он должен – художник,
Как можно об этом забыть?
Песочек в часах убывает,
Такси уезжает во тьму,
И он уже сам забывает,
Что люди должны и ему.
Все реже родимые лица,
Все ближе зима к волосам,
И все он спешит расплатиться
За то, что не выдумал сам.
1970
II
Серебристее лещей
Облака в наивной неге
Повторяют суть вещей,
Не встречающихся в небе.
Лес возрос из ничего,
Но в такой реален мере,
Как живое естество
Обликом равно химере.
Где здесь правда? Или я –
Правда образа чужого,
Взятый из небытия
Силой чувственного слова?
1971
III
Благословен грядущий день,
Благословен и день ушедший.
И может только сумасшедший
Не оценить замшелый пень
И там, посредине проталины,
Переплетение корней.
Садится солнце. Вот и стали мы
Взрослее на день и грустней.
1970
IV
Репей
Сухой репей – невыбритый мужчина,
Мне родствен одичанием своим.
Его существование причинно
И неразрывно связано с моим.
Все тише слог в невысказанной фразе,
Все тише песня птицы полевой,
И с возрастом отчетливее связи
Между природой мертвой и живой.
1971
Последние четверостишие этого цикла высечено на надгробном камне автора.