Шрифт:
Позднее стали говорить о некоей Божьей каре. Например, С.Н. Глинка в «Записках о 1812 годе» писал:
«Москва сгорела и должна была сгореть… Кто сжег Москву? Никто. Над нею и в ней ходил суд Божий… Нет ни русских, ни французов, тут огонь небесный».
Полковник П.А. Жилин в 70-е гг. прошлого века заявил:
«Нет сомнения, что главная ответственность за это огромное бедствие лежит на агрессоре, вероломно вторгшемся в пределы русской земли: бесспорно, не было бы французов в Москве, огонь не испепелил бы нашу древнюю столицу».
Миф этот оказался живуч, и вот уже в 2011 году А. Мартыненко написал:
«Зря Лермонтов достаточно, как теперь выясняется, предвзято сообщает:
Москва, спаленная пожаром, Французу отдана.В том-то и весь конфуз случившейся измены высвечивается и передача из рук в руки в целости Москвы: ведь не только не спаленная, но и со всеми складами и не вывезенными от внезапно впущенного в город врага святынями – отдана этому самому французу!
При всем при этом «ни о каком умышленном сожжении Москвы, как акте, который мог бы коренным образом повлиять на ход войны, у русского командования не было» намерения».
Короче говоря, отдали Москву Наполеону в целости и сохранности, со всеми святынями, старинными знаменами и штандартами, с оружием и боеприпасами и т. д.
Наполеоновская армия в Москве. Эстамп Й. Ругендаса
Наполеону поджигать полный припасов город, в который только что вошла его армия, не было никакого резона.
Историк В.М. Безотосный по этому поводу пишет:
«Мало, но встречаются еще историки, полагающие, что именно Наполеон сжег Москву в 1812 году. Другой вопрос, что такой тезис лишен элементарной логики и имеет откровенную цель обвинить французского императора (а также французских солдат) во всех тяжких грехах. Наполеон, войдя в Москву и даже будучи «кровожадным злодеем», безусловно, не был заинтересован в подобном пожаре. Хотя бы потому, что являлся реальным политиком (в этом ему отказать нельзя). Целая, несожженная «белокаменная» столица России ему была нужна с политической точки зрения – для ведения переговоров о мире с царем. Да и чисто военная целесообразность отнюдь не диктовала подобной крайней меры. Наоборот, какой главнокомандующий для места расположения своих главных сил выбрал бы пепелище, да еще им самим подготовленное? (Только сумасшедший, а он таковым не являлся!) Возникновение пожара оказалось для Наполеона неожиданным, именно он вынужден был организовать борьбу с огнем, да и в конечном итоге Великая армия значительно пострадала от последствий пожара».
Естественно, Наполеон объявил пожар Москвы делом рук русских, и прежде всего столичного губернатора Ф.В. Ростопчина. Об этом же свидетельствовали и многие другие участники войны 1812 года.
«Однако в отечественной историографии, – утверждает историк А.Г. Тартаковский, – роль Ростопчина в возникновении пожара представлялась не такой ясной и определенной».
Строго говоря, первым в 70-х годах XIX века версию о причастности графа Ростопчина к поджогам выдвинул историк А.Н.Попов, после смерти которого в 1877 году интерес к разработке данной весьма деликатной темы постепенно заглох. Что же касается советских историков, то они, понятное дело, отрицали причастность Ф.В. Ростопчина к уничтожению Москвы или просто обходили этот вопрос вниманием. Тот же П.А. Жилин, например, в своей книге «Гибель наполеоновской армии в России» в главе, посвященной пожару Москвы, фамилии Ростопчина не упоминает ни разу.
Что же касается самого графа Ростопчина, как пишет А.Г. Тартаковский, в зависимости от конъюнктуры и «колебаний общественного мнения <…>, а также в угоду своим честолюбивым устремлениям, он то объявлял Наполеона – в унисон с правительственной пропагандой – виновником пожара, то изображал себя его вдохновителем, в пылу патриотического самопожертвования готовым предать пламени древнюю столицу, то отрекался от славы поджигателя, возлагая всю ответственность на местных жителей, паливших без разбора городские строения».
В результате, как отмечает историк Е. Гречена, «подобная противоречивость слов графа Ростопчина стала причиной разноголосицы мнений среди историков: слова эти вырывали из контекста, подкрепляя ими любые, порою даже диаметрально противоположные, версии».
На самом деле в начале войны, когда русские войска только начали отступление, мало кто в Москве мог представить, что не пройдет и пары месяцев, как город будет отдан наполеоновской армии.
Во всяком случае, губернатор Москвы Ф.В. Ростопчин в сохранности города не сомневался. В письме П.А. Толстому он рассказывал:
«Положение Москвы дурное. Армии наши 13 верст от Можайска. Гжать занята французами. У злодея не более 150 тысяч, а у нас с пришедшими войсками – 143 тысячи. Милорадович пришел, Марков с 23 тысячами там. Кутузов пишет, что дает баталию и другой цели не имеет, как защищать Москву».
Другой цели не имеет…
И ведь действительно, М.И. Кутузов уверял в этом графа Ростопчина до самого последнего момента.