Продолжалась интенсивная работа и по созданию лазерного оружия для обороны на самолёте, корабле и мобильной основе. Это были газоразрядные лазеры, но разного типа.

На самолёте мы воспользовались низким давлением окружающего воздуха и построили быстропроточный лазер стационарного типа, в котором поток рабочего газа на входе в разрядную камеру смешивался с углекислым газом и ионизовался, а затем в постоянном разряде возбуждался азот, накапливал энергию и передавал её молекуле углекислого газа, создавая инверсную заселённость. В результате на ИЛ-76 удалось разместить лазер мощностью в 1 мегаватт. Американцы достигли лишь одной четверти этой мощности в своей летающей лаборатории.

На мобильной платформе нужно было использовать газ атмосферного давления. Были созданы импульсные лазеры с ионизацией газа электронным пучком. С помощью этого лазера на Балхашенском полигоне удалось сбить ракетную цель.

Наконец, на корабле была использована та же стационарная система, но с инжекторной системой выброса, и достигнута мощность в 5 мегаватт стационарно. На полигоне в Феодосии мы испытали прототип и сбили быстролетящую ракетную цель в присутствии министра обороны С. Л. Соколова. При этом мы соревновались с мощным конкурентом А. Г. Шипуновым и выиграли соревнование. В данной области мы выиграли его и у наших американских конкурентов, так как затраты (в сравнимых ценах), по нашим оценкам, составили не более 10 % от американских.

Я считаю, что тогда нам удалось создать эффективную корпоративную организацию в филиале Курчатовского института, в которую вошли Минсредмаш, Минрадиопром, Минавиапром, Минсудпром и Минобороны. Все вопросы решались на совете директоров, возглавлять который поручили мне. Планёрки, как правило, проходили раз в неделю, но в критические периоды — каждый день. При необходимости решения оформлялись в ВПК и в ЦК. Это была очень интенсивная работа, учитывая постоянные поездки на полигоны и заводы. На Горьковском машзаводе я прожил два года. Кроме того, нужно было общаться с министрами, с ВПК (Л. В. Смирнов) и с ЦК (Д. Ф. Устинов).

Я не всегда успевал проводить разъяснительную работу. Однажды Е. П. Славский обнаружил, что я получил правительственное решение о строительстве в Троицке мощного стендового и производственного корпуса, а он это проморгал. Тогда он послал своего зама сравнять всё с землёй, но меня вовремя предупредили, и я успел поставить несколько колонн. Сравнивать с землёй воздвигнутые колонны было опасно, о чём он и доложил министру. Когда я пришёл объясняться к Е. П. Славскому в кабинет, он посмотрел на меня яростно, снял пиджак, скомкал его и бросил в угол. Эта его эмоциональность была очень симпатична. Потом он пытался отнять у меня корпус, но ничего из этого не вышло. Деньги он, правда, давал очень неохотно, и я получал их в конце года от зам. министра финансов В. В. Деменцева из тех, которые Средмаш не успевал освоить. Подрядчики мне верили, и строительство продвигалось. Сейчас, в расцвет бюрократии, всё это звучит не очень реально, но так было, и материальные свидетельства можно увидеть в Троицке.

Всё это я рассказываю для того, чтобы убедить читателя: при правильном подходе и сегодня можно сделать что угодно. Все наши беды сидят у нас в голове.

В семидесятые годы активно развивалось наше сотрудничество с США, Европой и Японией в области термоядерного синтеза. Создавались крупные установки, приближающие нас к заветному пределу — так называемому «прорыву», т. е. к тому моменту, когда мощность термоядерной реакции в токамаке превысит затраты энергии на нагрев плазмы до термоядерных температур.

В 1975 году мы с руководителем термоядерной программы США Э. Кинтнером сделали совместный доклад на заседании Американского ядерного общества в Вашингтоне, в котором попытались оценить, где мы находимся и куда надо двигаться в течение ближайших двух десятков лет. Примерно по этому плану так дело и пошло, но не сразу.

Сессию вёл Эдвард Теллер, который нас горячо поддержал. Поддержал настолько горячо, что вызвал ярость у остальных пленарных докладчиков, у которых я «съел» уйму времени. После обсуждения с моими друзьями — Давидом Розом, возглавлявшим пионерскую кафедру по разработке термоядерных реакторов в Массачусетском технологическом институте, и М. Н. Розенблютом, патриархом термоядерных исследований в США, мы пришли к выводу, что надо готовить следующий шаг — разработку и строительство опытного термоядерного реактора. К этому времени во всех ведущих странах предпринимались попытки осуществить данный проект на национальной основе. В США даже был принят соответствующий закон, о котором довольно быстро забыли. А мы в СССР приступили к проектированию опытного термоядерного реактора и даже площадку для его строительства выбрали в Сосновом бору под Ленинградом.

Возникло понимание, что для реализации столь грандиозного проекта необходимо объединяться. Нам помогли два обстоятельства. Во-первых, у нас уже была договорённость о приоритете токамаков. Если бы этого не было, мы бы до сих пор спорили о преимуществах различных систем, в результате чего сложилось бы (как это произошло в других областях) несколько враждующих сообществ, тянущих одеяло на себя. Во-вторых, у нас появилось взаимное доверие. Мы прежде всего договаривались друг с другом, а уж потом со своим начальством и коллегами. И, наконец, мы создали инструмент для инициирования международного сотрудничества — Международный Совет по термоядерному синтезу при Генеральном директоре МАГАТЭ. В то время это был С. Эклунд, который нас всячески поддерживал.

В 1977 году, когда ещё продолжалась так называемая «разрядка», он попросил всех членов совета продумать дальнейшие шаги сотрудничества. Я предложил начать проект разработки Международного термоядерного реактора (ИНТОР). Совет возглавлял замечательный английский учёный Бааз Пиз, директор Калемской лаборатории, уже имевший удачный опыт сотрудничества по измерению температуры плазмы в Курчатовском токамаке Т-3, о чём я уже писал. Англичане имеют вековой опыт сочетания имперской глобальности с демократией и обычно оказываются очень полезными на трудном начальном этапе запуска крупного проекта. Нам также очень помог советник С. Эклунда Г. Зеликман, уже вышедший на пенсию, но обладающий большим влиянием и опытом в Агентстве (в старой России эта должность называлась «учёный еврей при губернаторе»). Начало было очень удачным. Проект активно поддержали профессор Т. Хусими из Японии и академик Б. Б. Кадомцев.