Фактически в России создана основа энергомашиностроения XXI века. ИТЭР, например, можно было бы собрать прямо в цехе № 58 Севмаша и отбуксировать на место эксплуатации. Проекты Приразломного, Штокмановского месторождений и проект ИТЭР технически и экономически можно было бы успешно завершить уже 10 лет назад и сейчас собирать урожай. Конечно, это крупные проекты, масштаба 10 млрд долларов каждый. Кто виноват в их задержке? Очень соблазнительно обвинить в этом внешние обстоятельства — советскую командную экономику или хаос наступившего квазирынка, руководство, благо оно сменилось много раз, или всякие кризисы. Поскольку я играл в этом процессе существенную роль, то, конечно, и мою недостаточную компетенцию и настойчивость. «Навстречу их враждебной вьюги я вышел в поле без кольчуги»… Но теперь уже пора следовать совету Б. Пастернака:

Десять лет я был Президентом компании «Росшельф», и это были очень интересные годы. К сожалению, из данной поучительно-долгой эпопеи многое не вышло. И все вернулось на круги своя…

Проект ИТЭР продолжал развиваться. Но в 1989 году в США сменился состав Конгресса и председатель комиссии по науке Джим Сенсенбреннер объявил, что будет поддерживать только те международные проекты, где гарантировано доминирование США. Проект ИТЭР был построен на равноправии, и США из него вышли. Научная общественность США по экономическим причинам является весьма конформистской и управляемой, поэтому поддержала это решение. Дошли до того, что американским учёным было запрещено посещать конференции, семинары и сессии, на которых обсуждались вопросы ИТЭРа. Даже в худшие времена ЦК КПСС себе такого не позволял. Противники считали, что на этом проект развалится. Но мы удержались, хотя и пересмотрели проект в сторону его удешевления. Вместе с большим объёмом стендовых работ, которые выполнялись на самом современном, в том числе оборонном производстве США, Европы, Японии и России, он обошёлся в 2 млрд длр.

Когда в Белый дом пришла новая администрация и сменилась энергетическая политика, США вернулись в проект. Вслед за ними пришли Корея, Китай и Индия, так что в проекте оказалась большая часть человечества. В скором времени к нам присоединилась Канада и предложила свою площадку, что было очень важно, так как это позволило начать переговоры о строительстве.

Под руководством Кена Томабечи из Японии мы закончили концептуальную часть проекта. Переход к инженерному (техническому) проектированию происходил не без трудностей. Я вспоминаю, как наша инициативная группа — Анна Девис (США), Шарль Мезонье (Евроатом), Масаджи Йошикава (Япония) и я выступали в Бонне перед комиссиями Бундестага. Выслушав нас, представители Христианско-демократического союза Германии заявили, что окажут нам поддержку, если мы сможем доказать, что в результате будет создана реальная энергетика; социал-демократы — что поддержат только чисто научные работы; а партия зелёных предложила свои бредовые проекты. Но, в конце концов, нашли компромисс и договорились.

В США у нас сложились хорошие отношения как с администрацией, так и с Конгрессом; в Японии нас поддерживала правящая партия и её председатель Я. Фукуда. Даже с Гринписом тогда были прекрасные деловые отношения, особенно с его гендиром Дэвидом Мактайгертом. Но дело вдруг неожиданно забуксовало. Все стороны, за исключением России, которой в это время было уже не до жиру, согласились приступить к проектированию только с условием размещения организации на их территории.

В Европе в этот период большое влияние имел Клауз Пинкау — директор Института физики плазмы Общества Макса Планка. Именно с ним мы искали разные варианты выхода из данной ситуации и пришли к идее распределённого центра. Интегральный Центр предложили разместить в Сан-Диего (Калифорния, Ла Хойя), проектирование внутренней части токамака — в Гаршинге (Германия), а внешней, включая магнитную систему, — в Наке (Япония). В Москве должен был разместиться сам Совет, а в Петербурге — на основе НИИ электрофизической аппаратуры им. Д. В. Ефремова — Центр инженерно-конструкторской поддержки. Все организации предполагалось связать системой электронной связи и вести проектирование только в электронной форме. Тогда это предложение было революционным. Интернет ещё не существовал, и нас сильно критиковали. Но в результате такая форма оказалась очень успешной — 24-часовая работа и тесная связь с национальными командами. Меня избрали председателем Совета ИТЭРа, профессора Поля Ребю — директором проекта, а Массаджи Йошикаву — моим заместителем. В дальнейшем П. Ребю заменил Р. Аймар (Франция), и в таком составе мы успешно закончили рабочий проект в 1998 году.

После 20 лет проектирования и переговоров в 2006 году в Елисейском дворце было подписано беспрецедентное международное соглашение о сооружении во Франции в Кадараже реактора ИТЭР. Председательствовал Президент Франции Ж. Ширак, единственный из политических деятелей, начавших проект 20 лет назад. Похоже, что это решение уже необратимо, и проект ИТЭР станет первым примером глобального сотрудничества по решению важнейшей проблемы нашей цивилизации — обеспечения человечества энергией. На самом деле именно зажигание термоядерной реакции, питающей Солнце и звёзды, на Земле будет окончательным торжеством идеи Прометея — принести огонь Богов человечеству. Надеюсь увидеть этот момент, если здоровья хватит. У Прометея, как известно, тоже возникли проблемы со здоровьем.

Таким образом была создана международная организация. Своим успехом мы обязаны мощной поддержке В. В. Путина, тогда Президента России. А в США нам активно помогали экс-губернатор Аляски В. Хиккель, помощник вице-президента Ч. Лундквист и бывший зам. министра энергетики США Р. Орбах. Мы во многом обязаны парламентариям Японии во главе с К. Мори, а также премьеру Д. Коэдзуми. Проект продвигается не без трудностей. Но сегодня это крупнейший проект, как по масштабу, так и по составу участников, который позволяет судить о том, насколько созрело международное сообщество для совместного решения задач такого уровня. Меня опять избрали председателем Совета ИТЭР — управляющего органа проекта.

В течение 10 лет я был тесно связан с Ла Хойей, чудесным районом Сан-Диего в южной Калифорнии. Наталья Алексеевна нежно полюбила это место и мечтает туда вернуться, временно, конечно, как мы жили и тогда. Наш младший сын Павел закончил там Калифорнийский университет по специальности «Computer Science». У нас, к сожалению, аналога этой специальности так и не появилось, поэтому и перевода нет. После получения степени мастера он со своим профессором, как положено, организовал startup компанию, но не вовремя, так как лопнул весь дот-комовский пузырь. После нескольких неудачных попыток организовать компанию в Америке Павел вернулся домой к родным пенатам и родным трудностям и сейчас работает в России. Центр ИТЭР, университет и общежитие, полудеревенский мотель, в котором мы с женой обычно останавливались, располагались вблизи университетского торгового центра, так что всё было рядом и очень удобно. Рядом был и бесконечный пляж Тихого океана. Американцы там не купались, только занимались сёрфингом, так как воду считали холодной. Летняя температура в этом месте отличается от зимней примерно на 5 градусов, но аборигены предпочитают плавать в тёплом бассейне или открытой джакузи. Рядом пустыня и горы, где Павел занимался скалолазанием, и мы вместе — горными лыжами. В Сан-Диего прекрасный открытый зоопарк и центр морской жизни с аквариумами и дельфинами. Недалеко и озеро Тахо с его фантастическими закатами, и всемирно известный горнолыжный курорт «Скво-Велли» («Серенада солнечной долины»). Чтобы покататься на лыжах, мы останавливались в Калифорнии, а на ужин ездили в соседнюю Неваду, где в казино тот же великолепный Нью-Йоркский стейк стоил в два раза дешевле. Однажды на перевале поднялся такой ветер, что Наталья не могла съехать с горки подъёмника. Сидя в тёплом кафе на горе и попивая пиво, мы посочувствовали пионерам, которые в свое время через «Скво-Велли» шли в Калифорнию.

У Павла непросто складывались отношения с американским автотранспортом. В первый дешёвенький «фордик», который мы ему купили, он забыл долить масло. Увидев счёт на станции обслуживания, решил оставить машину на этой стоянке навсегда. Но когда у него закончились права на общежитие и мы сняли ему комнату, то под окном с удивлением обнаружили его «фордик». Квартирка располагалась на первом этаже, и к нему на балкон частенько заходили скунсы, опоссумы, лисички и ёжики. Пришлось купить новую машину — джипик, на котором Павел с мужем дочери добирались из Нью-Йорка в Сан-Диего. По дороге около Чикаго они ухитрились заехать на заправку в чёрный район, откуда им удалось-таки выбраться живыми. Затем Павел оставил все документы в мотеле в городке со странным названием Пуёбло и хватился только в Сан-Франциско. Но с подобными делами в Америке всё в порядке: он быстро получил документы по почте, включая и деньги. Кстати, однажды Павел провожал Наталью Алексеевну в аэропорт, и так как они очень спешили, она случайно положила свой бумажник на крышу такси, которое с ним и уехало. Через несколько дней бумажник с деньгами прислали сыну на квартиру, хотя в бумажнике о Павле никаких сведений не было. Так что сотрудники ФБР свой хлеб ели не зря. Расставаться с Калифорнией было жалко. В Сан-Диего оставалось много друзей: и в университете, и в Супер-компьютерном Центре, и в фирме «General Atomics», и в очень своеобразной, чисто научной, но частной корпорации «Science Application», акции которой принадлежат только её сотрудникам.