Слез не было, все происходящее казалось нереальным сном, случившимся не со мной. Так я и сидела, наверное, с час, пока не зазвонил телефон и не заставил меня отмереть. Кто? А, Люсь, что ей могло понадобиться?

— Алё?

— Хай, ты где?

— Я?

— Нет, я! Ты что, спишь еще? Уже почти двенадцать! Ты что делала вчера, а?

— Да нет, не сплю, соображаю просто, где я…

— Эй, ты что! Мариш, ты меня пугаешь, что пила, где была?

— Да ну тебя, во дворе я сижу… в соседним с Мишиным.

— Ты что с этим? — Люся изначально почему то недолюбливала моего парня и всегда называла его не иначе как "этот", чем неимоверно бесила Мишу.

— Нет, одна. Понимаешь… тут такое… я ушла от него… — снова перед глазами встает женская нога, высовывающаяся из под одеяла и все таки начинаю всхлипывать.

— Так, стоп. Не реви! Говори номер двора, мы сейчас будем.

Сквозь мутные слезы пытаюсь рассмотреть номер дома, но вижу только номер подъезда. Пришлось встать с лавочки и выйти на угол, чтобы увидеть его и сказать в трубку.

— Все жди, не кисни. Пятнадцать минут. — Люсь командирским тоном дает четкие инструкции и отключается.

Я же, снова оккупирую закустную лавочку и застываю в ожидании, вновь отключившись от внешнего мира и обнимая злополучный пакет с вещами. Прихожу в себя от тычка в плечо — поднимаю глаза и вижу перед собой подруг, Люсю и Наташу.

— Так, девочка-снегурочка, а ну не таять! Я кому сказала! Пошли ка, кофе бахнем. — Люсь тянет меня за руку, и, не давая мне опомниться, командует о походе в ближайшую кафешку.

Ну ладно, кофе так кофе, мне все равно…

Располагаемся за угловым столиком, заказываем кофе с пирожными и подруги выжидающе смотрят на меня. Я же, беспокойно ковыряя ногти (ужасная привычка с детства — ничего не могу с ней поделать), начинаю тихо и безэмоционально рассказывать событие сегодняшнего утра. По мере рассказа на глаза вновь наворачиваются слезы и уже к концу повествования я заливаю слезами кофе и пироженку, шумно сморкаясь в предусмотрительно протянутый платок.

— А пойдем ка, ей волоски проредим, а? — Люсь как всегда в своем репертуаре, воинственно размахивает кружкой и злобно щурит глаза.

— А ты уверена, что она ему не родственница? — голос разума нашей компании, Натуля, успокаивает разбушевавшуюся Людмилу и вопросительно смотрит на меня.

— Да, уверена, у него нет сестер, никаких. Ни родных, ни двоюродных, только братья. — отрицательно качаю головой, развеивая возможные оправдания. — Да и диван в зале не был расстелен, они точно спали в одной кровати, вторая подушка была смята.

— Вот гад! А я тебе говорила! — Люся вновь напоминает мне о своей нелюбви к Мише. — Я тебе говорила — сволочь он, у него на лице все написано, крупными буквами — ГАД и СВОЛОЧЬ, а еще БАБНИК. Дай ка мне телефон, я ему позвоню.

— Люсь, не надо… Я сама, потом…

— Ну смотри, если что, я всегда. Кстати, я что звонила, ты в курсе, какой сегодня день вообще? Или как всегда забыла? У?

— День? Суббота… а что?

— Ну вот! А я что говорила? — Люся разворачивается к Наташе и осуждающе качает головой, кивая в мою сторону, Наташа же в ответ лишь пожимает плечами. — Совсем с "этим" из жизни выпала. — И уже мне. — Между прочим, сегодня второе сентября! Ты хоть помнишь, что это за день?

— Второе? Сегодня уже второе? Точно… ой, прости, меня эта дача совсем умотала, я думала что это на следующей неделе…

— Вот и нет, я уже позвонила твоим предкам, они в курсе, так что сопли-слезы долой, сегодня по плану вечеринка! И забей на этого козла! Он не стоит ни одной твоей слезинки!

Стоит пояснить, что второе сентября для нас троих это своеобразная дата "совместной жизни", именно второго сентября много лет назад началась наша странная женская дружба на троих. Это было десять лет назад. Мы все трое поступили в лицей на экономические отделение, это было что-то вроде школы, только с математическим уклоном и с восьмого класса, проучившись там четыре года и успешно став выпуском "две тысячи" мы так же трио поступили в институт, но уже на разные факультеты — Люся стала программистом, Наталья пошла на юриста, а я на экономиста. Связи мы не теряли и все праздники, дни рождения и каникулы проводили вместе — то у меня на даче, то у Люсиной бабушки в деревне. Так и второе сентября — этот день стал нашим личным праздником и его мы всегда отмечали походом в клуб. Все же это уже не первое — когда толпа школьников рвется отметить последний вольный день, а уже второе, наше личное.

Так и сегодня — Люся уже наметила программу развлечений и ни за что не намерена была отступать, серьезной причиной для отсутствия могла стать лишь смерть одного из участников (ну это я так, утрирую).

Почему мы до сих пор дружили — сама не пойму, мы все были абсолютно разными. Люся — бойкая взрывная брюнетка, имеющая собственное мнение абсолютно по всем вопросам, даже если оно не совпадает с большинством. Она всегда являлась заводилой и инициатором всех наших сборов и проделок, было ли это прогуливание нелюбимого немецкого — вместо него мы шли играть в настольный теннис или бойкот приставучего физика — мы умудрились залить расплавленным воском замочную скважину кабинета и красный от злости физик пол часа выковыривал воск ключом. Ну это так, по-мелочи. Апофеозом стал выпускной, где мы подменили диск с записью фонограммы выступления на запись охов и вздохов, один раз услышанных нами из учительской и тут же записанных на диктофон. К нам как раз в последний год учебы пришел молодой мужчина-биолог, наверное, сразу после института и учительница литературы Ирина Павловна не смогла устоять перед молодостью и наглостью. Ладно бы на запись попали просто охи, так нет, изредка они перемежались непристойными восклицаниями и произнесением имен любовничков. Это было нечто! Биолог и литературка краснели аки маков цвет, пока завуч не забежала на сцену и не вырубила звучавшее безобразие. А вот нечего мне было три ставить, еще и за год… я просто не люблю классику, ну откуда я знаю, что именно думал Гоголь, когда писал "Мертвые души"? В депрессии он был, в депрессии…